Прочитал чудный роман-светопреставление "Опустошение" Рене Баржавеля. Давно искал и вдруг напоролся, практически случайно. Как во всём мире исчезло электричество и какой из этого случился конец света. Апокалипс. Первая часть о суперцивилизации со множеством занятных подробностей, вторая - собственно катастрофа, третья - как выживали герои проходного любовного романчика. Вот когда фон оказывается значительнее собственно интриги. В первой части - утопия, во второй - ужас-ужас-ужас, а в третьей оптимистическая трагедия... Какая катастрофа? - последняя, заключительная фраза горца, который и жив-то исключительно в силу инерции жизни. Вот так от суперцивилизации до первобытной жизни во всей её прелести.
Кому хочется, может придумать продолжение. А чтобы почитать - надо погуглить, получится.
Tuesday, October 05, 2010
Saturday, October 02, 2010
Benjamin Sulte (в дополнение к Полезному Чтиву)
Этот фрагмент, который я оставляю по-французски за неимением времени, выдернут из книги Louis Cornellier Figures québécoise portraits critiques, Septentrion, 2004. Просто захотелось записать об интеллектуале из Труа-Ривьер Бенжамине Сульте несколько строк. О нём упоминают некоторые антологии, тут нет проблем, но цитата, которую я хочу привести мне очень понравилась.
Reposez-vous, dit la prudence.
Autant en emporte le vent.
Le repos, c'est la décadence
Souvent.
Quand viendra mon heure dernière
Vous n'irez pas m'accompagner.
Je puis me rendre au cimetière
À pied.
Эти восемь лаконичных строк в полной мере отражают величественную фигуру историка Новой Франции. Будет момент, обязательно переведу эти строки по-русски. Они того стоят. станут моим девизом, не меньше.
вот и момент:
Отдохни, - осторожность твердит,
А катись ты ко всем... и баста!
Отдых трупным душком смердит
Часто.
В мой последний час улыбнусь
Обо мне ты не плачь, эпоха.
Я до кладбища сам доберусь
Пёхом.
Примерно так. 2010-11-17
Reposez-vous, dit la prudence.
Autant en emporte le vent.
Le repos, c'est la décadence
Souvent.
Quand viendra mon heure dernière
Vous n'irez pas m'accompagner.
Je puis me rendre au cimetière
À pied.
Эти восемь лаконичных строк в полной мере отражают величественную фигуру историка Новой Франции. Будет момент, обязательно переведу эти строки по-русски. Они того стоят. станут моим девизом, не меньше.
вот и момент:
Отдохни, - осторожность твердит,
А катись ты ко всем... и баста!
Отдых трупным душком смердит
Часто.
В мой последний час улыбнусь
Обо мне ты не плачь, эпоха.
Я до кладбища сам доберусь
Пёхом.
Примерно так. 2010-11-17
Wednesday, September 29, 2010
МОЯ РУССКАЯ БИБЛИОТЕЧКА (Б)
Б
Бажов Павел Петрович (1879-1950)
Русский советский писатель. Хороший писатель. У нас его Уральский сказы. С ними он и запомнился отечественной литературе. Говорят была у него книжка Формирование на ходу, за которую его исключили из партии в 1937 году. Любопытно было бы взглянуть. Наша книжка, вышедшая в издательстве Детской литературы в 1979 году (к столетию, вероятно) содержит кроме сказов две повести, одна – автобиографическая – «Зелёная кобылка». Разумно, что в издательстве ДЛ, сочли возможным поместить два рассказа из детства писателя. Они замечательным образом вписываются в ткань сказов. Это тоже сказ, только революционный. О том, как помогли «политике». И написано смачно, с уральским говорком и детским жаргоном. Очень достойное чтиво для подростков, желающих узнать что-то о родине родителей. Обязательно почитаю с Зякой.
Бальмонт Константин (1867-1942)
Википедия обрадовала меня, сказав, что прадед Бальмонта числился в екатериненских войсках как Баламут. Мне сразу полегчало. Не могу я представить русского поэта с фамилией облагороженофранцузской. А так, Баламут, почему бы и нет? Баламут, правда, слишком слащавый и слюнявый. Вообще в книжке его Лирики Харвест 1999 Минск самое ценное – это несколько строк Блока о Бальмонте. Хулитель Бальмонта Блок всё же удостоил его запаха и наделил «весенним» чувством. Уже много. Самое известное его стихотворение, на мой взгляд
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолётности я влагаю в стих.
В каждой мимолётности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня ?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей... Вас я не зову!
Так, если вчитаться, то можно надёргать немало хороших строк. Только кому теперь позволительно вчитываться? Вот стоит томик на полке. Время от времени, когда душевное переустройство затягивается, взять книжечку, раскрыть наудачу и прочитать страничку-другую. Усмехнуться, поставить томик на место. Пусть стоит. До другого душевного смещения.
Бао Гань (конец треьего – начало четвёртого века н.э.)
Стало быть очень древняя книжка. Опять же азбука-классика в бумажном переплёте. Сборник совершенно диких рассказок, подобных тем, которые мы с Алексашкой сочиняли на Даниловском погосте ночью при свете свечи. Вечеряя сыром с белым вином. Преломляя хлеба. Хорошее было время.
Книжку мне подарила Крошечка. Я ей взахлёб рассказывал о «Записках из мира духов» Чжань Тань-И, но она слегка перепутала, подзабыла и принесла мне в подарок «Записки о поисках духов», совсем другое, но тоже прикольно. Санкт-Петербург, Издательство Азбука 2000. Рекомендую, совершенно безумные рассказки. Великолепное туалетное чтиво. Коротенькие.
Джон Барт (1930- )
Джон Си́ммонс Барт (англ. John Simmons Barth, р. 1930) — американский писатель-постмодернист, один из основоположников «школы чёрного юмора». Лауреат Национальной книжной премии (1972). Из Википедии, разумеется.
У меня в библиотеке одна только книжка этого постмодерниста Плавучая опера в переводе Алексея Зверева (очень хорошем с точки зрения русского языка, уж не знаю, насколько точном. Было у меня поползновение сравнить с оригиналом, да, слава Богу, в библиотеке нашей городской на месте не оказалось, хотя в электронном каталоге числилась «на полке»). Вышла моя книжечка в издательстве имени Сабашниковых в 1993 году, в Москве. Она у меня вся растрепалась. Ей бы новый переплёт дать, да только пустое это всё. В третий раз я уж точно читать Оперу не стану. Я очень хорошо уяснил тезисы автора, всецело с ними согласен и совершенно к ним безразличен. Почему? Потому что не желаю задумываться над «вечными» вопросами. А утверждение, что «ничто ни от чего ничем не отличается» было принято на вооружение ещё поэзогруппой «Кум грано салис» и звучало «всё на всё похоже» с надсадным «всё всё равно».
Конечно же он не мог взорвать Оперу к ядрёной бабушке. Как бы он тогда оправдал своё пребывание на корабле в момент взрыва – досужим вымыслом – кукиш, не таков был замысел. Короче, он ещё раз пересмотрел свои отношения с миром. Примерил очерную маску. Но всего более пленяет меня многолетнее письмо отцу, которого уже давно нет на свете. Повесился. Такая вот психологическая травма, которой подчинено всё повествование.
Хорошая книжка, рекомендую к прочтению, только чур не зацикливаться.
Генри Бейтс (1825-1892)
Натуралист на Амазонке Государственное издательство географической литературы, Москва, 1958
Я многожды принимался читать этот специфический труд и столькожды откладывал, понимая однако, что книжка сильная, в ней много сведений и по географии, и по истории, по энтомологии и зоологии вообще, в ней много бытописания и этнографии, короче, совершенно бесценная книжка для человека, у которого впереди вечность. Вот будет у меня вечность, на пенсии, например, вот тогда я опять примусь за чтение и тогда точно дочитаю до конца. Но если кто-то хочет выменять у меня эту книгу, то пусть предложит что-то столь же ценное. Или даже две книжки за одну, потому как у всякой вещи должна быть и своя прибавочная стоимость.
Самуэль Беккет (1906-1989)
В моей библиотеке одна книга Беккета Трилогия (Моллой, Мэлон умирает, Безымянный) Издательство Чернышёва, Петербург 1994. Перевод с французского и английского Валерия Молота под редакцией Александры Петровой.
Ну, что сказать. Конечно, нобелевский лауреат. Первооткрыватель в некотором смысле психики подонков. Все его герои – омерзительные, уродливые, но тоже страдающие, сомневающиеся и т.п. Трудно его читать. Вот Моллой. Бесконечный внутренний диалог с самим собой с вкраплениями фраз других, очень второстепенных персонажей. Роман разбит на две части. В первой монологирует Моллой. А вторая начинается вроде бы по-человечески, понятно и кто, и что.. но уже через три страницы всё опять сводится к самокопанию. Действие продолжается, мы следим, услеживаем за ним, хоть и трудно, но оно такое несущественное, что, кажется, и вовсе нет в нём нужды. Попробуйте, раскройте на любой странице, и вы не сможете отличить бормотания Моллоя от любого другого бормотания персонажей книги. Может, я всё ещё не дорос?
Александр Беляев (1884-1942)
Кто же не знает человека-амфибию, продавца воздуха и иже с ними. Очень хорошее подростковое чтиво. Развивает. В хорошем издании, твёрдый переплёт, золотая библиотека приключений. Московские издательства Терра и Литература постарались в 1999. Кроме означенных романов, в книгу включена повесть Светопреставление. Почему бы не предположить замедление скорости света. Значительное замедление, такое, что видишь себя со стороны, каким ты был пять минут назад. То есть, ты движешься быстрее, чем свет, будь то кванты или волны. Интрига из буржуазной жизни. Редкое по своей наивности произведение. Исключительно для подростков.
Эрик Берн (1910-1970)
Э́рик Ле́ннард Берн (англ. Eric Lennard Berne, наст. имя: Леонард Бернстайн, 10 мая 1910 — 15 июля 1970) — американский психолог и психиатр.
Родился в Монреале в семье выходцев из России, доктора Давида Гиллеля Бернстайна и литератора Сары Гордон [1]. Известен, прежде всего, как разработчик трансакционного анализа. Развивая идеи психоанализа, общей теории и метода лечения нервных и психических заболеваний, Берн сосредоточил внимание на межличностных отношениях, лежащих в основе человеческих «трансакций» (от англ. transaction — сделка, соглашение). Некоторые виды трансакций, имеющие в себе скрытую цель, он называет играми. Берн рассматривает 3 эго-состояния: Взрослый, Родитель и Ребёнок (которые не являются фрейдовскими Я, Сверх-Я и Оно). Вступая в контакт с окружающей средой, человек, по мнению Берна, всегда находится в одном из этих состояний.
Никак не могу найти его книжечку Игры, в которые играют люди и Люди, которые играют в игры. А чтиво очень забавное, особенно в первый раз. Но куда же она запропастилась? Не могу дать выходных данных!
Генрих Бёлль (1917-1985)
Огромное спасибо википедии, что не надо самому набирать биографические данные:
Генрих Теодор Бёлль (нем. Heinrich Theodor Böll, 21 декабря 1917, Кёльн — 16 июля 1985, Лангенбройх) — немецкий писатель (ФРГ), переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе (1972).
Бывают вещи, которые перчитываешь с удовольствием и наново. Вот Бёлль из таких писателей. Читая Бёлля, я всё время ловил себя на мысли, что вот так бы и провёл я свою жизнь, если б можно было – неспешно читая и жуя хлебную корочку.
У меня только одна книжка Бёлля и я очень ею дорожу. Избранное, в которое вошли два романа Где ты был, Адам? и Дом без хозяина, а также рассказы под общим титром Город привычных лиц. М. Правда, 1987 – 576с.,
И что же я могу сказать по поводу Бёлля? А надо ли? Сегодня у меня настроение такое, что ничего не надо. Может потом я и напишу, как я воспринимаю Бёлля. Очень хорошо воспринимаю.
Энтони Бёрджесс (1917-1993)
Энтони Бёрджесс (англ. Anthony Burgess, John Anthony Burgess Wilson известен также как Джозеф Келл; 25 февраля 1917 — 22 ноября 1993) — английский писатель и литературовед (занимался литературными исследованиями, особенно творчества Шекспира и Джойса), также занимался сочинением музыки (симфонии, балет и опера), литературным переводом и журналистикой. Третья симфония Бёрджесса исполнялась в университете Йова в 1975 году, а такая музыкальная композиция как "Улисс, Блумс и Дублин" передавалась по радио в день годовщины смерти Джеймса Джойса.
У меня две его книжки. Одну легко меняю на что предложите. Заводной апельсин из Азбуки-классики, тоненькая книжечка в хорошем переводе. А переплёт – тьфу!
Вторую книжку я попридержу, пусть будет. В ней, кроме Апельсина ещё и Трепет намерения с комментариями (Москва, Пресса, 1992). Если об Апельсине наслышаны, фильм Кубрика, то Трепет остаётся в тени. А этот роман поживее будет, меньше языкового маразма, лучше оформлен, логичней составлен, саркастичен, пародиен – это уже я загоняюсь в духе Бёрджесса. Суперагент выполняет последнее задание. Прозрение. Осознание. Переосмысление. А по сути, такая же порнушка, что и Апельсин.
Эдгар Берроуз (1875-1950)
Популярный американский писатель, автор многотомной серии приключенческих романов о Тарзане, фантастических романов о марсианах, остросюжетных о боксёре Билли Байрне. Закоренелый преступник – вторая из двух кних посвящённых этому герою.
Так четвёртая обложки рекомендует книжку. А я скажу, что это великолепное подростковое чтиво, в котором всё однозначно, прямолинейно и «правильно».
Герой романа – хулиган, который из любви к одной милой и богатой девушке «исправляется», но общество не может поверить в его перерождение, подтверждает фальшивое обвинение в убийстве содержателя пивной, осуждает на пожизненное заключение... ничего другого не остаётся, как только бежать, скрываться, надеясь на свою счастливую звезду. Он в своих скитаниях встречает Поэта, помогает ему в трудных ситуациях, даже готов уступить тому свою любовь. Но правила «хэппи энда» заставляют автора убить Поэта, чтобы подать читателю надежду на соединение в любви двух положительных героев: они жили счастливо долгие годы, у них было много детей и умерли они в один день.
В романе действуют плохие, очень плохие и хорошие, очень хорошие. Всё только чёрное и белое, всё предельно ясно, потому это отличное подростковое чтиво: надо же подросткам иметь какие-то принципы? Рекомендую
Людвиг Бинсвангер (1881-1966)
Бытие-в-мире, с критическим введением в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера Джекоба Нидлмана. Москва, КСП+ Санкт-Петербург, Ювента, 1999.
В двух частях: собственно «Введение» и избранные статьи, как например, «Фрейдовская концепция человека в свете антропологии» и др.
Экзистенциальное чтиво. Где же взять столько времени, чтобы в этом разобраться?
Амброз Бирс (1842-1913?)
Словарь сатаны и рассказы Москва, Художественная литература 1966.
Замечательные в своём роде рассказы. Основное достоинство – краткость. Прекрасное туалетное чтиво. С чертовщинкой, с морально-этическими проблемами. Классическое изложение без выпендрёжа. Классическое построение, когда змея кусает свой хвост. Долг солдата и семейные узы, что важнее? Прогрессисткие взгляды во власти суеверий. Совпадения, связанные с разного рода кошмарами. Писатель Бирс скажем честно не из самых радужных. Но развлекательно и познавательно. Поучительно тоже. Рекомендую подросткам, желающим поковыряться в себе.
Гарриет Бичер-Стоу (1811-1896)
Гарриет Элизабет Бичер-Стоу (англ. Harriet Elizabeth Beecher Stowe; 14 июня 1811 Личфилд, штат Коннектикут, США — 1 июля 1896) — американская писательница, автор знаменитого романа «Хижина дяди Тома». Великая вещь Википедия. Значительно облегчает жизнь. У меня и есть её знаменитый роман. Забавно, что без имени переводчика, как если бы он был написан по русски. Чего и ждать от Минского издательства «Мастацкая Литература» 1977.
Я тоже против рабства. Роман очень трогательный, если кто не читал. Опять же, весьма подростковое чтиво. Может сложиться впечатление, что у меня вся библиотека для подростков. И что? Я до последнего времени говорил, что мне 13. Теперь вот сыну исполнилось 13, так я согласился, что мне уже 14. Не знаю, как дальше карта ляжет. Не дай Бог мне взрослеть такими темпами.
Александр Блок (1880-1921)
У меня всего два позорных сборничка великого русского поэта. С другой стороны, можно ведь и в сети почитать. Пожалуйста: http://www.stihi-rus.ru/1/Blok/
Но приятно всё же взять в руки сборничек поэм, например, с иллюстрациями Иткина (Москва, Детская литература, юбилейный 1980 год) и удалиться в туалет, чтоб не мешали. В сборничке – Ночная фиалка, Соловьиный сад, Возмездие и Двенадцать.
Есть ещё Избранное в том же издательстве, но 1973 года. Там из поэм только «12».
Хорошо же!
Эрнст Блох(1885 - 1977)
немецкий марксистский философ. Вот так, коротко и ясно.
С 1918 по 1933 год Блох занимался преподаванием в университете Лейпцига. В 1920х годах он заинтересовался марксистским течением. Убегая от нацизма после 1933 года, Эрнст Блох покинул Германию. Вначале жил в Швейцарии, затем эмигрировал в США.
Первой большой работой Эрнста Блоха была «The Principle of Hope». В Германии произведение публиковалось в трех томах в 1952-1959 годах. В своей работе Эрнст придавал особое значение надежде, рассматривая ее как основную движущую силу человека.
В 1948 году Блох вернулся в Лейпциг. Там он оставался до возникновения конфликта с коммунистической партией, вынуждающей его перейти к Западной Германии в 1961. Затем он преподавал в университете Тюбингена.
Эту краткую биографическую справку я надыбал где-то в Сети. Стиль явно не мой, звучит противно, но пусть будет. У меня в библиотечке одна только книжка этого неомарксиста: Тюбингенское введение в философию, Издательство Уральского университета, Екатеринбург, 1997. Замечательно, что я обладаю одним из всего трёх тысяч экземляров этой книги. А больше, если я правильно понимаю, его не переводили. Я и по-французски в доступных библиотеках не нашёл его книг. Впрочем, не слишком и искал.
Заинтересовал меня этот автор названием одной своей работы Дух утопии, которая к собственно утопии имеет такое же отношение, как я к квантовой механике. Отчего же не поразмышлать о квантовых системах и законах их движения?
Общий тезис автора – дух утопии заложен во всяком человеческом движении. Что есть дух утопии? Надежда. М-да! Продуктивно. На самом деле читать интересно, хоть и нет настоящей интриги. Это мышление вообще и в общем. Рекомндую.
Джованни Боккаччо (1313-1375)
Малые произведения, Ленинград, Художественная литература, 1975, перевод с итальянского. В сборнике: Амето, Фьямметта, Фьезоланские нимфы, Лирика, Ворон, Жизнь Данте.
Читать Боккаччо довольно трудно, потому что он по средневековому велеречив. Он любит повторять одно и тоже под разными соусами. Он вполне постиг идею, что логистика служит тому, кто умеет её использовать. Он научился. Чтобы не уподобляться, приведу только один сонет в переводе Ю. Корнеева:
Тот не умён, кто мнит ценой смиренья
От яростной судьбы себя спасти;
Ещё глупее тот, кто обойти
Пытается тайком её веленья;
Тот глуп втройне, кто он луны затменье
Рассчитывает криком отвести,
И глуп сверх меры тот, кто унести
С собой задумал в гроб своё именье.
Но тот уже совсем с ума сошёл,
Кто жизнь, свободу, достоянье, честь
Швырнуть бабёнке под ноги намерен.
Бездушен, зол, продажен женский пол,
И для него одна забава есть –
Терзать мужчину, коль в любви он верен.
Это же и сюжет повести Ворон. Кто-то из достойных спускается в Преисподню, а там его наставляет дух, бывший муж такой вот бабёнки. Как было сказано, читать утомительно. Но для любителя – нет чтива лучше!
Юрий Бондарев (1924-)
Ю́рий Васи́льевич Бо́ндарев (род. 15 марта 1924, Орск)
Больше ничего не хочу добавлять, просто нет нужды перечислять все его награды и премии. Такой русский советский писатель, прошедший войну, потрясённый пережитым и потому пишущий на эту тему. Хороший писатель, но «правильный», не ищущий конфликтов с властью. В Батальонах и в Последних залпах таковые конфликты только слегка намечены и при желании могли бы быть развёрнуты, но тогда – никаких премий, только посмертно. Либо при смене власти, как в девяностые годы, но кто ж мог предвидеть такой поворот в нашем социалистическом быту?
Итак, Батальоны просят огня и Последние залпы в одном томике. Издательство Художественной литературы Москва 1966. Кто желает, может почитать. Такой уж взгляд на войну, героический, стоический и т.п.
----------------------------------------------------
Я позволю себе отвлечься от моей библиотечки, чтобы оставить для памяти несколько строк по существу. Приятель, а теперь уже и жених одной нашей хорошей знакомой дал мне почитать книжку своего брата (там даже автограф есть, мол, брату от брата, что логично... и т.д.). Книжка очень современная, что вовсе не обязательно комплимент. Речь в ней идёт об эксперименте местного значения. Секретном. Указом президента жителей забытого богом посёлка обязывают заучить наизуть стихи и прозу российских классиков. Угрожая строгим режимом. Результат превосходящий всяческие ожидания. Иные фрагменты написаны весьма живо и языком, скажем, народным, но художественно обработанным. Какие-то премии книжка получила, по ней даже пьесу поставили или экранизацию, не помню. Генацид, что переводится как генеральная национальная идея. Мне, чтобы вспомнить о чём речь, будет довольно, а всех прочих я посылаю в читальный зал.
Другая книжка – классика советской литература – написана, верить ли, в годы войны (1941-1951, это не годы войны, а годы написания, понятно же!) добротным писателем историком В. Яном о военных походах хана Батыя. Подростковое чтиво, но весьма познавательно. Я с большим удовольствием перечитал, даже купил бы вместе с другими романами этого достойного автора.
--------------------------------------------------------------------
Брейкер Харриет (1948-2004)
Доктор философии, психолог и писатель. Более 25 лет посвятила практической психологии. Книга Кто дергает за ниточки или Как не позволить манипулировать собой интересно на мой взгляд только рядом конкретных примеров и описанием экспериментов с крысами и голубями. В остальном – это ознакомительное чтение, мол, и такое существует. Легко могу предположить, что ситуации, описываемые писательницей, очень даже возможны и более того. Могу также предположить, что терапия действительно помогает тем, кто оказывается манипулируем и не осознаёт это. Я даже сказал бы, что это полезное чтиво и для тех, кто не чувствует себя контролируемым, но легко впадает в депрессию. Очень позитивно написана эта книжка. И пусть будет. Вышла она в Москве в издательстве Гранд 2005 в переводе А. Матвеевой.
Бредбери Рей (1920 - )
Этого особо представлять не обязательно. Бывают же нежные фантасты. Бредбери – мой классик. У меня только одна его книжка в библиотеке Погожий день (Санкт-Петербург «Амфора» 2000), но в ней то, что надо для любви: Вино из одуванчиков и рассказы в хороших переводах. Читано-перечитано и в любой момент то же удовольствие. Даже усомнишься, фантастика ли это. Просто возвышенная светлая проза, вполне бытовая.
...А я стою и думаю – я ж сейчас как божья кара... и гляжу, а мимо бешеным потоком мчится яростная силища, точно полночть среди дня, точно нескочаемая похоронная процессия, чёрная и сверкающая, горестная и невозвратимая, а разве можно стрелять в похоронную процессию, как вы скажете, ребята?
Бродский Иосиф (1940 – 1996)
Вот уж автор, с которым многое связано. Был момент, когда я уже считал себя поэтом, но не слыхал ни о каком Бродском (да и о многих прочих не слыхал, как тот чукча). И вот однажды оказались мы с Чугуном с дубовом зале дома учёных на какой-то поэтической толкучке с претензией, много позабавились по молодости (об этом я уже где-то писал), но там же впервые прозвучало это имя – запомнилось по энтузиазму одной юной леди, которая этим именем и бредила, и ворожила, и тосковала. Читала что-то с завыванием, что именно не запомнилось, но потом я спрашивал, а он оказывается только в самиздате, подсудное дело. Следующий шаг – Подольский Станислав (у меня есть и его тоненький сборничек, но о нём позже), он вёл поэзостудию в Кисловодске. Хаживал к нему и на дом тоже. Втёрся в доверие и получил несколько полуслепых копий стихов поэта. Ничерта не понял. А понял только с подачи Фрумкина, когда увидел, что Миша копирует интонацию Бродского. Опять выпросил копии перечитать, тут только и осознал, каким великим реформатором отечественного стиха был неведомый мне Бродский. Ещё одно ощущение и начну перечень книг: знаком я был с вольной птицей – Жориком Власенко, тот летал невесть где, был вхож невесть куда, знаком невесть с кем и т.п. Загадочность Жорика была для меня тем более притягательна, что и его поэзия не публиковалась, но нравилась, напоминала бредовые вирши моего двоюродного или троюродного братика-тёзки-хиппи, но была много грамотнее и последовательнее (другими словами – её было больше). Жорик таинственным образом связывался в моём сознании с поэтом Бродским, о котором я узнал, что его и в России давно уже нет. Бродский был для меня «заграницей», «эмиграцией», о которой я тогда не думал, которой страшился, как предательства. О ней пел Высоцкий: но на поездку в далеко, навек, бесповоротно, угодники идут легко, пророки – неохотно.
Вот такая мешанина. А любовь и признание пришли позже, когда всё стало доступно, т.е. уже за границей.
Поговорили и хватит. У меня четыре сборничка Бродского, все случайные и не хочу я полного собрания сочинений. Эти четыре для меня значительнее ПСС:
1. Тунеядцу воздаётся должное – сборничек, похожий на отрывной календарь. Я его берегу. Настоящее название – Назидание – я как-то не воспринимаю. Ленинград, СП Смарт 1990. На обложке – лик поэта и его роспись, на четвёртой обложки – поэту вручают Нобелевскую премию
2. Стихотворения – Таллин 1991 – на обложке – с кошкой. Вложены две статьи о Бродском из израильской прессы. Ощущение самиздата, но с выходом на полиграфию. Хороший сборник.
3. Новые стансы к Августе в издательстве Ардис 1983
4. Стихотворения, Эссе из Екатеринбурга, У-Фактория 2001. На обложке – фотография автора, я бы сказал «паспортная». Богатый сборник с золотым тиснением. Поздний. Официальный. Торжественный.
Брюсов Валерий (1873-1924)
Много поэтов хороших и разных, как писал Маяковский. Брюсов поэт хороший, крепкий, не прикопаешься. У меня его Лирика в минском издательстве Харвест (1999). Досталась в наследство от Раисы Моисеевны Брюм, бабушки Крошки. Вложен конвертик с крошечной открыткой от клуба учёных с поздравлениями ко дню рождения, март 2000. Храню. На суперобложке – девушка с попугаем, наверно из русских классиков. В выходных данных нет упоминания имени художника. Может, это не в правилах суперобложек?
Из Брюсова:
М.А. Врубелю
От жизни лживой и известной
Твоя мечта тебя влечёт
В простор лазурности небесной
Иль в глубину сапфирных вод.
Нам недоступны, нам незримы,
Меж сонмов вопиющих сил,
К тебе нисходят серафимы
В сияньи разноцветных крыл.
Из теремов страны хрустальной,
Покорны сказочной судьбе,
Глядят лукаво и печально
Наяды, верные тебе.
И в час на огненном закате
Меж гор предвечных видел ты,
Как дух величий и проклятий
Упал в провалы с высоты.
И там, в торжественной пустыне,
Лишь ты постигнул до конца
Простёртых крыльев блеск павлиний
И скорбь эдемского лица!
9 января 1906
Это такой за себя говорящий пример из поэзии Брюсова. Словоблудие, но весьма похвальное. Ученическое, без особого полёта, просто пересказ картин, но внятно, хоть и излишне выспренно. Пусть будет. Он уже давно витает в вышних сферах.
Булгаков Михаил
Михаи́л Афана́сьевич Булга́ков (3 (15) мая 1891, Киев, Российская империя — 10 марта 1940, Москва, СССР) — русский советский писатель, драматург и театральный режиссёр. Автор романов, повестей, рассказов, фельетонов, пьес, инсценировок, киносценариев и оперных либретто.
Это так странно, я отчётливо помню, что у нас была книжка Мастера и Маргариты отдельным изданием дополненным несколькими рассказами, я помню коричневый корешок с чёрными полосками... и вот этой книжки не обнаруживается. Я скорблю, что даю не записывая и надеясь на порядочность берущих. Так мне и надо. Том, в котором собраны романы Белая гвардия, Жизнь господина де Мольера, Театральный роман и Мастер и Маргарита ереванского издания Луйс 1988, я НИКОМУ НЕ ДАМ! Не стоит и заикаться на эту тему. Я и ту книгу дал скрепя сердце, а теперь уж буду ждать в подарок полное собрание сочинений, так вот я этим автором дорожу. И довольно...
Бунин Иван
Ива́н Алексе́евич Бу́нин (10 (22) октября 1870, Воронеж — 8 ноября 1953, Париж) — русский писатель, поэт, почётный академик Петербургской академии наук (1909), лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года.
Сборник рассказов Тёмные аллеи Ассоциации уральских издателей 1994 – исключительно любовная лирика. Открыл наудачу, наткнулся на Натали, прочитал, фильм посмотрел (фигня), потом ещё читал, уже подряд с середины, потому сначала, дошёл до Натали и подумал, вот ведь рассказчик... устно так не получится. Начитывать можно с упоением, а рассказывать так не получится – это такое мастерство, когда видишь осмысленность каждого мазка и всё подчинено единому замыслу. Божественно. Опять же, почему у меня нет ПСС?
Буссенар Луи
Луи Анри Буссенар (фр. Louis Henri Boussenard, 4 октября 1847 года — 11 сентября 1910 года) — французский писатель, автор приключенческой литературы.
Две тоненькие книжечки, которые достались нам от Лаль. Спасибо. Действительно, приключения: Приключения в стране Львов и Без гроша в кармане. В одной обойме 1992 года. Бумажный переплёт. Дивное подростковое чтиво. Обращайтесь.
Буш Вильгельм
Генрих Христиан Вильгельм Буш (нем. Heinrich Christian Wilhelm Busch; 15 апреля 1832, Видензаль — 9 января 1908, Мехтхаузен, ныне в составе Зезена) — немецкий поэт-юморист и рисовальщик. За свои популярные сатирические стихи в картинках считается одним из основоположников комиксов. Автор популярных книг для детей «Макс и Мориц» и «Плих и Плюх», известных в России по переводам соответственно Константина Льдова и Даниила Хармса.
Вот у нас и есть Плих и Плюх к которому и Маршак руку приложил. Надо бы её в детскую библиотечку поставить.
О детской – отдельно. Когда-нибудь.
Бажов Павел Петрович (1879-1950)
Русский советский писатель. Хороший писатель. У нас его Уральский сказы. С ними он и запомнился отечественной литературе. Говорят была у него книжка Формирование на ходу, за которую его исключили из партии в 1937 году. Любопытно было бы взглянуть. Наша книжка, вышедшая в издательстве Детской литературы в 1979 году (к столетию, вероятно) содержит кроме сказов две повести, одна – автобиографическая – «Зелёная кобылка». Разумно, что в издательстве ДЛ, сочли возможным поместить два рассказа из детства писателя. Они замечательным образом вписываются в ткань сказов. Это тоже сказ, только революционный. О том, как помогли «политике». И написано смачно, с уральским говорком и детским жаргоном. Очень достойное чтиво для подростков, желающих узнать что-то о родине родителей. Обязательно почитаю с Зякой.
Бальмонт Константин (1867-1942)
Википедия обрадовала меня, сказав, что прадед Бальмонта числился в екатериненских войсках как Баламут. Мне сразу полегчало. Не могу я представить русского поэта с фамилией облагороженофранцузской. А так, Баламут, почему бы и нет? Баламут, правда, слишком слащавый и слюнявый. Вообще в книжке его Лирики Харвест 1999 Минск самое ценное – это несколько строк Блока о Бальмонте. Хулитель Бальмонта Блок всё же удостоил его запаха и наделил «весенним» чувством. Уже много. Самое известное его стихотворение, на мой взгляд
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолётности я влагаю в стих.
В каждой мимолётности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня ?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей... Вас я не зову!
Так, если вчитаться, то можно надёргать немало хороших строк. Только кому теперь позволительно вчитываться? Вот стоит томик на полке. Время от времени, когда душевное переустройство затягивается, взять книжечку, раскрыть наудачу и прочитать страничку-другую. Усмехнуться, поставить томик на место. Пусть стоит. До другого душевного смещения.
Бао Гань (конец треьего – начало четвёртого века н.э.)
Стало быть очень древняя книжка. Опять же азбука-классика в бумажном переплёте. Сборник совершенно диких рассказок, подобных тем, которые мы с Алексашкой сочиняли на Даниловском погосте ночью при свете свечи. Вечеряя сыром с белым вином. Преломляя хлеба. Хорошее было время.
Книжку мне подарила Крошечка. Я ей взахлёб рассказывал о «Записках из мира духов» Чжань Тань-И, но она слегка перепутала, подзабыла и принесла мне в подарок «Записки о поисках духов», совсем другое, но тоже прикольно. Санкт-Петербург, Издательство Азбука 2000. Рекомендую, совершенно безумные рассказки. Великолепное туалетное чтиво. Коротенькие.
Джон Барт (1930- )
Джон Си́ммонс Барт (англ. John Simmons Barth, р. 1930) — американский писатель-постмодернист, один из основоположников «школы чёрного юмора». Лауреат Национальной книжной премии (1972). Из Википедии, разумеется.
У меня в библиотеке одна только книжка этого постмодерниста Плавучая опера в переводе Алексея Зверева (очень хорошем с точки зрения русского языка, уж не знаю, насколько точном. Было у меня поползновение сравнить с оригиналом, да, слава Богу, в библиотеке нашей городской на месте не оказалось, хотя в электронном каталоге числилась «на полке»). Вышла моя книжечка в издательстве имени Сабашниковых в 1993 году, в Москве. Она у меня вся растрепалась. Ей бы новый переплёт дать, да только пустое это всё. В третий раз я уж точно читать Оперу не стану. Я очень хорошо уяснил тезисы автора, всецело с ними согласен и совершенно к ним безразличен. Почему? Потому что не желаю задумываться над «вечными» вопросами. А утверждение, что «ничто ни от чего ничем не отличается» было принято на вооружение ещё поэзогруппой «Кум грано салис» и звучало «всё на всё похоже» с надсадным «всё всё равно».
Конечно же он не мог взорвать Оперу к ядрёной бабушке. Как бы он тогда оправдал своё пребывание на корабле в момент взрыва – досужим вымыслом – кукиш, не таков был замысел. Короче, он ещё раз пересмотрел свои отношения с миром. Примерил очерную маску. Но всего более пленяет меня многолетнее письмо отцу, которого уже давно нет на свете. Повесился. Такая вот психологическая травма, которой подчинено всё повествование.
Хорошая книжка, рекомендую к прочтению, только чур не зацикливаться.
Генри Бейтс (1825-1892)
Натуралист на Амазонке Государственное издательство географической литературы, Москва, 1958
Я многожды принимался читать этот специфический труд и столькожды откладывал, понимая однако, что книжка сильная, в ней много сведений и по географии, и по истории, по энтомологии и зоологии вообще, в ней много бытописания и этнографии, короче, совершенно бесценная книжка для человека, у которого впереди вечность. Вот будет у меня вечность, на пенсии, например, вот тогда я опять примусь за чтение и тогда точно дочитаю до конца. Но если кто-то хочет выменять у меня эту книгу, то пусть предложит что-то столь же ценное. Или даже две книжки за одну, потому как у всякой вещи должна быть и своя прибавочная стоимость.
Самуэль Беккет (1906-1989)
В моей библиотеке одна книга Беккета Трилогия (Моллой, Мэлон умирает, Безымянный) Издательство Чернышёва, Петербург 1994. Перевод с французского и английского Валерия Молота под редакцией Александры Петровой.
Ну, что сказать. Конечно, нобелевский лауреат. Первооткрыватель в некотором смысле психики подонков. Все его герои – омерзительные, уродливые, но тоже страдающие, сомневающиеся и т.п. Трудно его читать. Вот Моллой. Бесконечный внутренний диалог с самим собой с вкраплениями фраз других, очень второстепенных персонажей. Роман разбит на две части. В первой монологирует Моллой. А вторая начинается вроде бы по-человечески, понятно и кто, и что.. но уже через три страницы всё опять сводится к самокопанию. Действие продолжается, мы следим, услеживаем за ним, хоть и трудно, но оно такое несущественное, что, кажется, и вовсе нет в нём нужды. Попробуйте, раскройте на любой странице, и вы не сможете отличить бормотания Моллоя от любого другого бормотания персонажей книги. Может, я всё ещё не дорос?
Александр Беляев (1884-1942)
Кто же не знает человека-амфибию, продавца воздуха и иже с ними. Очень хорошее подростковое чтиво. Развивает. В хорошем издании, твёрдый переплёт, золотая библиотека приключений. Московские издательства Терра и Литература постарались в 1999. Кроме означенных романов, в книгу включена повесть Светопреставление. Почему бы не предположить замедление скорости света. Значительное замедление, такое, что видишь себя со стороны, каким ты был пять минут назад. То есть, ты движешься быстрее, чем свет, будь то кванты или волны. Интрига из буржуазной жизни. Редкое по своей наивности произведение. Исключительно для подростков.
Эрик Берн (1910-1970)
Э́рик Ле́ннард Берн (англ. Eric Lennard Berne, наст. имя: Леонард Бернстайн, 10 мая 1910 — 15 июля 1970) — американский психолог и психиатр.
Родился в Монреале в семье выходцев из России, доктора Давида Гиллеля Бернстайна и литератора Сары Гордон [1]. Известен, прежде всего, как разработчик трансакционного анализа. Развивая идеи психоанализа, общей теории и метода лечения нервных и психических заболеваний, Берн сосредоточил внимание на межличностных отношениях, лежащих в основе человеческих «трансакций» (от англ. transaction — сделка, соглашение). Некоторые виды трансакций, имеющие в себе скрытую цель, он называет играми. Берн рассматривает 3 эго-состояния: Взрослый, Родитель и Ребёнок (которые не являются фрейдовскими Я, Сверх-Я и Оно). Вступая в контакт с окружающей средой, человек, по мнению Берна, всегда находится в одном из этих состояний.
Никак не могу найти его книжечку Игры, в которые играют люди и Люди, которые играют в игры. А чтиво очень забавное, особенно в первый раз. Но куда же она запропастилась? Не могу дать выходных данных!
Генрих Бёлль (1917-1985)
Огромное спасибо википедии, что не надо самому набирать биографические данные:
Генрих Теодор Бёлль (нем. Heinrich Theodor Böll, 21 декабря 1917, Кёльн — 16 июля 1985, Лангенбройх) — немецкий писатель (ФРГ), переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе (1972).
Бывают вещи, которые перчитываешь с удовольствием и наново. Вот Бёлль из таких писателей. Читая Бёлля, я всё время ловил себя на мысли, что вот так бы и провёл я свою жизнь, если б можно было – неспешно читая и жуя хлебную корочку.
У меня только одна книжка Бёлля и я очень ею дорожу. Избранное, в которое вошли два романа Где ты был, Адам? и Дом без хозяина, а также рассказы под общим титром Город привычных лиц. М. Правда, 1987 – 576с.,
И что же я могу сказать по поводу Бёлля? А надо ли? Сегодня у меня настроение такое, что ничего не надо. Может потом я и напишу, как я воспринимаю Бёлля. Очень хорошо воспринимаю.
Энтони Бёрджесс (1917-1993)
Энтони Бёрджесс (англ. Anthony Burgess, John Anthony Burgess Wilson известен также как Джозеф Келл; 25 февраля 1917 — 22 ноября 1993) — английский писатель и литературовед (занимался литературными исследованиями, особенно творчества Шекспира и Джойса), также занимался сочинением музыки (симфонии, балет и опера), литературным переводом и журналистикой. Третья симфония Бёрджесса исполнялась в университете Йова в 1975 году, а такая музыкальная композиция как "Улисс, Блумс и Дублин" передавалась по радио в день годовщины смерти Джеймса Джойса.
У меня две его книжки. Одну легко меняю на что предложите. Заводной апельсин из Азбуки-классики, тоненькая книжечка в хорошем переводе. А переплёт – тьфу!
Вторую книжку я попридержу, пусть будет. В ней, кроме Апельсина ещё и Трепет намерения с комментариями (Москва, Пресса, 1992). Если об Апельсине наслышаны, фильм Кубрика, то Трепет остаётся в тени. А этот роман поживее будет, меньше языкового маразма, лучше оформлен, логичней составлен, саркастичен, пародиен – это уже я загоняюсь в духе Бёрджесса. Суперагент выполняет последнее задание. Прозрение. Осознание. Переосмысление. А по сути, такая же порнушка, что и Апельсин.
Эдгар Берроуз (1875-1950)
Популярный американский писатель, автор многотомной серии приключенческих романов о Тарзане, фантастических романов о марсианах, остросюжетных о боксёре Билли Байрне. Закоренелый преступник – вторая из двух кних посвящённых этому герою.
Так четвёртая обложки рекомендует книжку. А я скажу, что это великолепное подростковое чтиво, в котором всё однозначно, прямолинейно и «правильно».
Герой романа – хулиган, который из любви к одной милой и богатой девушке «исправляется», но общество не может поверить в его перерождение, подтверждает фальшивое обвинение в убийстве содержателя пивной, осуждает на пожизненное заключение... ничего другого не остаётся, как только бежать, скрываться, надеясь на свою счастливую звезду. Он в своих скитаниях встречает Поэта, помогает ему в трудных ситуациях, даже готов уступить тому свою любовь. Но правила «хэппи энда» заставляют автора убить Поэта, чтобы подать читателю надежду на соединение в любви двух положительных героев: они жили счастливо долгие годы, у них было много детей и умерли они в один день.
В романе действуют плохие, очень плохие и хорошие, очень хорошие. Всё только чёрное и белое, всё предельно ясно, потому это отличное подростковое чтиво: надо же подросткам иметь какие-то принципы? Рекомендую
Людвиг Бинсвангер (1881-1966)
Бытие-в-мире, с критическим введением в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера Джекоба Нидлмана. Москва, КСП+ Санкт-Петербург, Ювента, 1999.
В двух частях: собственно «Введение» и избранные статьи, как например, «Фрейдовская концепция человека в свете антропологии» и др.
Экзистенциальное чтиво. Где же взять столько времени, чтобы в этом разобраться?
Амброз Бирс (1842-1913?)
Словарь сатаны и рассказы Москва, Художественная литература 1966.
Замечательные в своём роде рассказы. Основное достоинство – краткость. Прекрасное туалетное чтиво. С чертовщинкой, с морально-этическими проблемами. Классическое изложение без выпендрёжа. Классическое построение, когда змея кусает свой хвост. Долг солдата и семейные узы, что важнее? Прогрессисткие взгляды во власти суеверий. Совпадения, связанные с разного рода кошмарами. Писатель Бирс скажем честно не из самых радужных. Но развлекательно и познавательно. Поучительно тоже. Рекомендую подросткам, желающим поковыряться в себе.
Гарриет Бичер-Стоу (1811-1896)
Гарриет Элизабет Бичер-Стоу (англ. Harriet Elizabeth Beecher Stowe; 14 июня 1811 Личфилд, штат Коннектикут, США — 1 июля 1896) — американская писательница, автор знаменитого романа «Хижина дяди Тома». Великая вещь Википедия. Значительно облегчает жизнь. У меня и есть её знаменитый роман. Забавно, что без имени переводчика, как если бы он был написан по русски. Чего и ждать от Минского издательства «Мастацкая Литература» 1977.
Я тоже против рабства. Роман очень трогательный, если кто не читал. Опять же, весьма подростковое чтиво. Может сложиться впечатление, что у меня вся библиотека для подростков. И что? Я до последнего времени говорил, что мне 13. Теперь вот сыну исполнилось 13, так я согласился, что мне уже 14. Не знаю, как дальше карта ляжет. Не дай Бог мне взрослеть такими темпами.
Александр Блок (1880-1921)
У меня всего два позорных сборничка великого русского поэта. С другой стороны, можно ведь и в сети почитать. Пожалуйста: http://www.stihi-rus.ru/1/Blok/
Но приятно всё же взять в руки сборничек поэм, например, с иллюстрациями Иткина (Москва, Детская литература, юбилейный 1980 год) и удалиться в туалет, чтоб не мешали. В сборничке – Ночная фиалка, Соловьиный сад, Возмездие и Двенадцать.
Есть ещё Избранное в том же издательстве, но 1973 года. Там из поэм только «12».
Хорошо же!
Эрнст Блох(1885 - 1977)
немецкий марксистский философ. Вот так, коротко и ясно.
С 1918 по 1933 год Блох занимался преподаванием в университете Лейпцига. В 1920х годах он заинтересовался марксистским течением. Убегая от нацизма после 1933 года, Эрнст Блох покинул Германию. Вначале жил в Швейцарии, затем эмигрировал в США.
Первой большой работой Эрнста Блоха была «The Principle of Hope». В Германии произведение публиковалось в трех томах в 1952-1959 годах. В своей работе Эрнст придавал особое значение надежде, рассматривая ее как основную движущую силу человека.
В 1948 году Блох вернулся в Лейпциг. Там он оставался до возникновения конфликта с коммунистической партией, вынуждающей его перейти к Западной Германии в 1961. Затем он преподавал в университете Тюбингена.
Эту краткую биографическую справку я надыбал где-то в Сети. Стиль явно не мой, звучит противно, но пусть будет. У меня в библиотечке одна только книжка этого неомарксиста: Тюбингенское введение в философию, Издательство Уральского университета, Екатеринбург, 1997. Замечательно, что я обладаю одним из всего трёх тысяч экземляров этой книги. А больше, если я правильно понимаю, его не переводили. Я и по-французски в доступных библиотеках не нашёл его книг. Впрочем, не слишком и искал.
Заинтересовал меня этот автор названием одной своей работы Дух утопии, которая к собственно утопии имеет такое же отношение, как я к квантовой механике. Отчего же не поразмышлать о квантовых системах и законах их движения?
Общий тезис автора – дух утопии заложен во всяком человеческом движении. Что есть дух утопии? Надежда. М-да! Продуктивно. На самом деле читать интересно, хоть и нет настоящей интриги. Это мышление вообще и в общем. Рекомндую.
Джованни Боккаччо (1313-1375)
Малые произведения, Ленинград, Художественная литература, 1975, перевод с итальянского. В сборнике: Амето, Фьямметта, Фьезоланские нимфы, Лирика, Ворон, Жизнь Данте.
Читать Боккаччо довольно трудно, потому что он по средневековому велеречив. Он любит повторять одно и тоже под разными соусами. Он вполне постиг идею, что логистика служит тому, кто умеет её использовать. Он научился. Чтобы не уподобляться, приведу только один сонет в переводе Ю. Корнеева:
Тот не умён, кто мнит ценой смиренья
От яростной судьбы себя спасти;
Ещё глупее тот, кто обойти
Пытается тайком её веленья;
Тот глуп втройне, кто он луны затменье
Рассчитывает криком отвести,
И глуп сверх меры тот, кто унести
С собой задумал в гроб своё именье.
Но тот уже совсем с ума сошёл,
Кто жизнь, свободу, достоянье, честь
Швырнуть бабёнке под ноги намерен.
Бездушен, зол, продажен женский пол,
И для него одна забава есть –
Терзать мужчину, коль в любви он верен.
Это же и сюжет повести Ворон. Кто-то из достойных спускается в Преисподню, а там его наставляет дух, бывший муж такой вот бабёнки. Как было сказано, читать утомительно. Но для любителя – нет чтива лучше!
Юрий Бондарев (1924-)
Ю́рий Васи́льевич Бо́ндарев (род. 15 марта 1924, Орск)
Больше ничего не хочу добавлять, просто нет нужды перечислять все его награды и премии. Такой русский советский писатель, прошедший войну, потрясённый пережитым и потому пишущий на эту тему. Хороший писатель, но «правильный», не ищущий конфликтов с властью. В Батальонах и в Последних залпах таковые конфликты только слегка намечены и при желании могли бы быть развёрнуты, но тогда – никаких премий, только посмертно. Либо при смене власти, как в девяностые годы, но кто ж мог предвидеть такой поворот в нашем социалистическом быту?
Итак, Батальоны просят огня и Последние залпы в одном томике. Издательство Художественной литературы Москва 1966. Кто желает, может почитать. Такой уж взгляд на войну, героический, стоический и т.п.
----------------------------------------------------
Я позволю себе отвлечься от моей библиотечки, чтобы оставить для памяти несколько строк по существу. Приятель, а теперь уже и жених одной нашей хорошей знакомой дал мне почитать книжку своего брата (там даже автограф есть, мол, брату от брата, что логично... и т.д.). Книжка очень современная, что вовсе не обязательно комплимент. Речь в ней идёт об эксперименте местного значения. Секретном. Указом президента жителей забытого богом посёлка обязывают заучить наизуть стихи и прозу российских классиков. Угрожая строгим режимом. Результат превосходящий всяческие ожидания. Иные фрагменты написаны весьма живо и языком, скажем, народным, но художественно обработанным. Какие-то премии книжка получила, по ней даже пьесу поставили или экранизацию, не помню. Генацид, что переводится как генеральная национальная идея. Мне, чтобы вспомнить о чём речь, будет довольно, а всех прочих я посылаю в читальный зал.
Другая книжка – классика советской литература – написана, верить ли, в годы войны (1941-1951, это не годы войны, а годы написания, понятно же!) добротным писателем историком В. Яном о военных походах хана Батыя. Подростковое чтиво, но весьма познавательно. Я с большим удовольствием перечитал, даже купил бы вместе с другими романами этого достойного автора.
--------------------------------------------------------------------
Брейкер Харриет (1948-2004)
Доктор философии, психолог и писатель. Более 25 лет посвятила практической психологии. Книга Кто дергает за ниточки или Как не позволить манипулировать собой интересно на мой взгляд только рядом конкретных примеров и описанием экспериментов с крысами и голубями. В остальном – это ознакомительное чтение, мол, и такое существует. Легко могу предположить, что ситуации, описываемые писательницей, очень даже возможны и более того. Могу также предположить, что терапия действительно помогает тем, кто оказывается манипулируем и не осознаёт это. Я даже сказал бы, что это полезное чтиво и для тех, кто не чувствует себя контролируемым, но легко впадает в депрессию. Очень позитивно написана эта книжка. И пусть будет. Вышла она в Москве в издательстве Гранд 2005 в переводе А. Матвеевой.
Бредбери Рей (1920 - )
Этого особо представлять не обязательно. Бывают же нежные фантасты. Бредбери – мой классик. У меня только одна его книжка в библиотеке Погожий день (Санкт-Петербург «Амфора» 2000), но в ней то, что надо для любви: Вино из одуванчиков и рассказы в хороших переводах. Читано-перечитано и в любой момент то же удовольствие. Даже усомнишься, фантастика ли это. Просто возвышенная светлая проза, вполне бытовая.
...А я стою и думаю – я ж сейчас как божья кара... и гляжу, а мимо бешеным потоком мчится яростная силища, точно полночть среди дня, точно нескочаемая похоронная процессия, чёрная и сверкающая, горестная и невозвратимая, а разве можно стрелять в похоронную процессию, как вы скажете, ребята?
Бродский Иосиф (1940 – 1996)
Вот уж автор, с которым многое связано. Был момент, когда я уже считал себя поэтом, но не слыхал ни о каком Бродском (да и о многих прочих не слыхал, как тот чукча). И вот однажды оказались мы с Чугуном с дубовом зале дома учёных на какой-то поэтической толкучке с претензией, много позабавились по молодости (об этом я уже где-то писал), но там же впервые прозвучало это имя – запомнилось по энтузиазму одной юной леди, которая этим именем и бредила, и ворожила, и тосковала. Читала что-то с завыванием, что именно не запомнилось, но потом я спрашивал, а он оказывается только в самиздате, подсудное дело. Следующий шаг – Подольский Станислав (у меня есть и его тоненький сборничек, но о нём позже), он вёл поэзостудию в Кисловодске. Хаживал к нему и на дом тоже. Втёрся в доверие и получил несколько полуслепых копий стихов поэта. Ничерта не понял. А понял только с подачи Фрумкина, когда увидел, что Миша копирует интонацию Бродского. Опять выпросил копии перечитать, тут только и осознал, каким великим реформатором отечественного стиха был неведомый мне Бродский. Ещё одно ощущение и начну перечень книг: знаком я был с вольной птицей – Жориком Власенко, тот летал невесть где, был вхож невесть куда, знаком невесть с кем и т.п. Загадочность Жорика была для меня тем более притягательна, что и его поэзия не публиковалась, но нравилась, напоминала бредовые вирши моего двоюродного или троюродного братика-тёзки-хиппи, но была много грамотнее и последовательнее (другими словами – её было больше). Жорик таинственным образом связывался в моём сознании с поэтом Бродским, о котором я узнал, что его и в России давно уже нет. Бродский был для меня «заграницей», «эмиграцией», о которой я тогда не думал, которой страшился, как предательства. О ней пел Высоцкий: но на поездку в далеко, навек, бесповоротно, угодники идут легко, пророки – неохотно.
Вот такая мешанина. А любовь и признание пришли позже, когда всё стало доступно, т.е. уже за границей.
Поговорили и хватит. У меня четыре сборничка Бродского, все случайные и не хочу я полного собрания сочинений. Эти четыре для меня значительнее ПСС:
1. Тунеядцу воздаётся должное – сборничек, похожий на отрывной календарь. Я его берегу. Настоящее название – Назидание – я как-то не воспринимаю. Ленинград, СП Смарт 1990. На обложке – лик поэта и его роспись, на четвёртой обложки – поэту вручают Нобелевскую премию
2. Стихотворения – Таллин 1991 – на обложке – с кошкой. Вложены две статьи о Бродском из израильской прессы. Ощущение самиздата, но с выходом на полиграфию. Хороший сборник.
3. Новые стансы к Августе в издательстве Ардис 1983
4. Стихотворения, Эссе из Екатеринбурга, У-Фактория 2001. На обложке – фотография автора, я бы сказал «паспортная». Богатый сборник с золотым тиснением. Поздний. Официальный. Торжественный.
Брюсов Валерий (1873-1924)
Много поэтов хороших и разных, как писал Маяковский. Брюсов поэт хороший, крепкий, не прикопаешься. У меня его Лирика в минском издательстве Харвест (1999). Досталась в наследство от Раисы Моисеевны Брюм, бабушки Крошки. Вложен конвертик с крошечной открыткой от клуба учёных с поздравлениями ко дню рождения, март 2000. Храню. На суперобложке – девушка с попугаем, наверно из русских классиков. В выходных данных нет упоминания имени художника. Может, это не в правилах суперобложек?
Из Брюсова:
М.А. Врубелю
От жизни лживой и известной
Твоя мечта тебя влечёт
В простор лазурности небесной
Иль в глубину сапфирных вод.
Нам недоступны, нам незримы,
Меж сонмов вопиющих сил,
К тебе нисходят серафимы
В сияньи разноцветных крыл.
Из теремов страны хрустальной,
Покорны сказочной судьбе,
Глядят лукаво и печально
Наяды, верные тебе.
И в час на огненном закате
Меж гор предвечных видел ты,
Как дух величий и проклятий
Упал в провалы с высоты.
И там, в торжественной пустыне,
Лишь ты постигнул до конца
Простёртых крыльев блеск павлиний
И скорбь эдемского лица!
9 января 1906
Это такой за себя говорящий пример из поэзии Брюсова. Словоблудие, но весьма похвальное. Ученическое, без особого полёта, просто пересказ картин, но внятно, хоть и излишне выспренно. Пусть будет. Он уже давно витает в вышних сферах.
Булгаков Михаил
Михаи́л Афана́сьевич Булга́ков (3 (15) мая 1891, Киев, Российская империя — 10 марта 1940, Москва, СССР) — русский советский писатель, драматург и театральный режиссёр. Автор романов, повестей, рассказов, фельетонов, пьес, инсценировок, киносценариев и оперных либретто.
Это так странно, я отчётливо помню, что у нас была книжка Мастера и Маргариты отдельным изданием дополненным несколькими рассказами, я помню коричневый корешок с чёрными полосками... и вот этой книжки не обнаруживается. Я скорблю, что даю не записывая и надеясь на порядочность берущих. Так мне и надо. Том, в котором собраны романы Белая гвардия, Жизнь господина де Мольера, Театральный роман и Мастер и Маргарита ереванского издания Луйс 1988, я НИКОМУ НЕ ДАМ! Не стоит и заикаться на эту тему. Я и ту книгу дал скрепя сердце, а теперь уж буду ждать в подарок полное собрание сочинений, так вот я этим автором дорожу. И довольно...
Бунин Иван
Ива́н Алексе́евич Бу́нин (10 (22) октября 1870, Воронеж — 8 ноября 1953, Париж) — русский писатель, поэт, почётный академик Петербургской академии наук (1909), лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года.
Сборник рассказов Тёмные аллеи Ассоциации уральских издателей 1994 – исключительно любовная лирика. Открыл наудачу, наткнулся на Натали, прочитал, фильм посмотрел (фигня), потом ещё читал, уже подряд с середины, потому сначала, дошёл до Натали и подумал, вот ведь рассказчик... устно так не получится. Начитывать можно с упоением, а рассказывать так не получится – это такое мастерство, когда видишь осмысленность каждого мазка и всё подчинено единому замыслу. Божественно. Опять же, почему у меня нет ПСС?
Буссенар Луи
Луи Анри Буссенар (фр. Louis Henri Boussenard, 4 октября 1847 года — 11 сентября 1910 года) — французский писатель, автор приключенческой литературы.
Две тоненькие книжечки, которые достались нам от Лаль. Спасибо. Действительно, приключения: Приключения в стране Львов и Без гроша в кармане. В одной обойме 1992 года. Бумажный переплёт. Дивное подростковое чтиво. Обращайтесь.
Буш Вильгельм
Генрих Христиан Вильгельм Буш (нем. Heinrich Christian Wilhelm Busch; 15 апреля 1832, Видензаль — 9 января 1908, Мехтхаузен, ныне в составе Зезена) — немецкий поэт-юморист и рисовальщик. За свои популярные сатирические стихи в картинках считается одним из основоположников комиксов. Автор популярных книг для детей «Макс и Мориц» и «Плих и Плюх», известных в России по переводам соответственно Константина Льдова и Даниила Хармса.
Вот у нас и есть Плих и Плюх к которому и Маршак руку приложил. Надо бы её в детскую библиотечку поставить.
О детской – отдельно. Когда-нибудь.
Monday, June 07, 2010
Полезное чтиво - Станке
Из литовцев, прошёл через лагеря, оказался во Франции, потом вместе с семьёй эмигрировал в Канаду, в Квебек. Издатель.
У меня в библиотечке одна только его книжка, но почти уверен, что будет больше. Он пришёлся мне по душе. Mon chien avait un Z’an – название, которое трудно перевести. Разумеется, моей собаке был один год, но надо прочитать книжку, чтобы понять название. Во французском есть такое понятие, как «сцепление», т.е. последняя буква, если не произносится, начинает звучать и озвончается, когда следующее слово начинается с гласной. Так же во фразе слова произносятся мелодически слитно и одно слово, сливаясь со следующим, звучит длиннее, иногда целая фраза воспринимается, как одно очень длинное слово. Вот такое слияние и сцепление протягивается в названии и аналога в русском я не нахожу (возможно, что мне просто лень искать).
Название – вещь не простая. В этом названии постфактум прочитывается многое, но главно, на мой взгляд, это любопытство ко всему окружающему и инициатива в истолковывании и использовании узнаваемого. Надо будет выбрать главку для перевода. Они, главки, тоже характерно называются, настолько, что переводить их, всё равно, что против ветра плевать. A comme dans Ailleurs. Вся штука в том, что надо бы сохранить алфавит в названиях главок и при этом найти аналог, который начинался бы на нужную букву. Что автоматически означает, предать смысл ради формы. Тут надо основательно покумекать.
Saturday, February 27, 2010
Несколько квебекских авторов на букву "Б"
Ив Бошмэн
Yves Beauchemin (1941 - )
У меня в библиотечке два романа Бошмэна, что показательно. Это несомненно один из самых интересных современных писателей Квебека. Он интересен своим бытописанием. При желании можно многое почерпнуть из его романов, что характерно именно для Квебека. Бошмэн очень подробен в описаниях и очень узнаваем. Недавно мы просмотрели фильм, снятый по роману «Котяра» (Le Matou, Montréal, Québec-Amérique, 1981). Именно этот роман и сделал писателя заметной фигурой на квебекском литературном небосклоне. Было ощущение театральной постановки, мало кинематографического в фильме. Но подробности быта схвачены удивительно точно. По второму роману отсняли телесериал и очень правильно. На художественный фильм этот роман не потянул бы, но сериал – это в самую точку. 58 глав и главок укладываются в габариты часовых серий просто тютелька в тютельку.
Вот что пишут об Иве Бошмэне составители анталогии Лиз Говэн и Гастон Мирон:
Родился в 1941 в Норанде (Абитиби), детство прошло в Клова, там же на севере Квебека. Он получил классическое образование в Жолиэт и получил в 1965 году лицензию Монреальского университета. Он занимается преподаванием и издательской деятельностью. Официальное место работы с 1969 года Радио-Канада (по 1989, это год выхода антологии, дальше я не проверял. А вот проверю. Других сведений не найдено). На Радио-Канада он занимает пост музыкального консультанта и журналиста. В 1986 году был избран президентом союза квебекских писателей. Бошмэн активен во многих областях. Его интересуют авторские права и политика, архитектура Квебека и официальные языки провинции. Он член административного совете издательства Квебек-Америка и чле редакции журнала Свобода.
Ещё одно замечание о писателе:
Автор верит в существование «качественной популярной литературы». Он предпочитает описанию диалог, а психологическому анализу – действие. О себе при этом он говорит, как о писателе более американском, чем франузском.
Упоминается первый роман Бошмэна Анфируапе, говорящий об октябрьском кризисе 1970 года и о тихой революции с обезоруживающей простотой и с хитроватой ухмылкой. Надо будет почитать. Интересно.
А в качестве образца приводится фрагмент из Котяры, разумеется, потому что это самый известный из романов Бошмена. Но я предпочитаю отрывок, предложенный учащимся колледжей в учебной антологии Мишеля Лорэна, тоже из Котяры, озаглавленный:
БРОНЗОВАЯ КАВЫЧКА
Около восьми часов апрельского утра Медерик Дюшэн шёл торопливым шагом вдоль фасада бывшего почтового депо «С», что на углу улиц Сент-Катрин и Плесси, когда одна из бронзовых кавычек покинула своё место крепления и, перестав быть частью надписи, превратилась в орудие убийства, упав прямёхонько на его лысеющую голову. Послышался хруст, как если бы яйцом ударили по тарелке и господин Дюшэн упал, как подкошенный, на тротуар, при этом престраннейшим образом подмигнув неведомо кому и зачем.
Флорен Буассонно, молодой человек двадцати шести лет с дерзким взглядом, оказался в нескольких шагах от пострадавшего. Не теряя ни секунды, он ослабил ремень на животе несчастного, расстегнул ему ворот рубашки и помчался в ближайший магазинчик вызвать полицию. Зеваки тем временем уже топтались вокруг поверженного, истекающего кровью, человека. Впрочем, ни кровь, ни зеваки ничуть не тревожили раненого, который в тот момент заново переживал восторг рыбалки, когда в возрасте семи лет он впервые закинул удочку в воды неспешной речки Ассомпсьон.
Флорен бегом вернулся обратно, попытался отогнать от тела любопытствующих. Один из зевак был примечателен. Такой высокий и сухой старик в чёрном рединготе. Его раздвоенный подбородок напоминал полукружия задницы. Он с самого начала с восхищением наблюдал за Флореном.
- Вот пример молодого человека, уверенного в себе и умеющего владеть собой, - возвестил он громким голосом. У него был странный акцент. – Это сокровище нашему государству!
Флорен не услышал его, он в этот момент отвечал на вопросы полицейских. Несколько минут спустя, он уже шёл своей дорогой.
Больё Виктор-Леви (1945- )
Victor-Lévy Beaulieu.
Сколько книг Больё в моей библиотеке? Всё дело в том, что этот автор совсем не прост для восприятия. Его часто сдают в букинист или вообще в «бросовую» книгу. Там я его и подбираю. Так сколько же Больё в моей библиотеке? Было больше. А теперь осталось только... две, но достаточно репрезентативные.
Первая – Квебекская мечта (сон?), вышедшая в издательстве Дю Жур (День) 1972 году – тоненькая книжечка, написанная на жуале, одна из первых и едва ли не лучшая. Вернее, на классическом французском, пока повествование ведётся от лица автора, и на этом трудном, коверканом, со множеством англицизмов пролетарски-разговорном квебекском французском. Странно, но об этой книжечке не упоминают авторы антологий, за исключением давно уважаемого мною Мишеля Эрмана. Этот приводит пространный отрывок и описание сюжета книжки. Я воспользуюсь и тем и другим в своих целях. Без позволения автора, увы.
Жозеф-Давид-Бартелеми Дюпьи, главный герой Квебекской мечты, только что вышел из госпиталя (психиатрической лечебницы?), где пребывал из-за эксцесов, связянных в белой горячкой. Его жена, Жанна д’Арк, ушла от него к одному полицейскому. Для Бартелеми начинается период безумия, кошмаров, к которым примешиваются множественные эротические и садо-мазохистские фантазмы. Эти кошмары и приводят его к убийству жены, вернее, ему кажется, что он её убил. Многие романы Больё наполнены событиями, которые происходят только в воображении персонажей. Впрочем, двусмысленность романов никогда не рассеивается вполне. Единственно реальное событие в романе – это отказ жены Бартелеми вынашивать его ребёнка, что ломает беднягу душевно и эмоционально. Роман разворачивается на фоне событий октябрьского кризиса 1970 года, в Мория Мор (игра слов – мёртвый убийственный – Монреаль). Уходя жить с полицейским, представляющим правопорядок и его силу, Жанна д’Арк совершает двойное предательство: по отношению к мужу и к стране. Бартелеми ранен в ногу. Он ощущает себя преследуемым, ежеминутно ожидая вторжения полиции. Алкоголик, мазохист, потерянный человек – какая эмлематичная фигура. Таким видится автору Квебек семидесятых.
Рассказ Больё пародирует психотический бред. Повествование основывается на логике психотической грёзы: изуродованное тело Жанны д’Арк есть проекция распадающейся личности Бартелеми. Роман этот использует приёмы модернизма, показывая внутреннее запустение совершенно бессильного человека.
Вот фрагмент романа, выбранный Эрманом.
Он не знал, почему все пациенты Дореми одеты в белые балахоны и держат в руках высокие горящие свечи. Они все, вполголоса напевая, шли ему навстречу, глаза полузакрыты, влекомые силой, которая исходила не от них. Он был окружён, пламя свечей едва не касалось его, на коже вздувались пузыри, его точно хотели убить, он же не мог оставаться безучастными, только кулаки не помогут, надо пинаться ногами. Мурло взорвался криком в его голове: Я просил оставаться в рамкам пьесы! Настоящий актёр тот, кто может на сцене сделать то, что недоступно ему в обычной жизни. ОК, Босс. Он упал лицом вниз, получив ногой в спину. Они топтались на нём, давили ему руки, жгли волосы. Я не сдюжу. Взорвуся щас. Он закрыл глаза, пущай больные бьют его. Он закрыл голову своими руками-лопатами и отчаянно завопил. Его вопли не могли пробить стену из белых балахонов, так тесен был их круг. Всё его тело сочилось болью. (Корчиться, давиться болью, уничижаясь, уничтожаясь, кровить и сглатывать кровь без жалоб и без жалости глядеть, сколько эксудата стекает в щели подмостков). В какой-то миг он подумал о цепочке на шее. Он не понимал, почему не снял её до сеанса. Он должен был знать, что гнев охватит и заставит больных совершать отчаянные жесты, ведь они хотели роль, которая была бы им под стать. Убить, вот чего им хотелось: убить его, убить предательски, предать его смерти для правосудие было санкционировано и терпимо. Он визжал уже как свинья, как свинья агонирующая, чтобы только пациенты поняли, что они обознались, что он никаким образом не мог быть тем, кого они искали. (Это не я всё зафурычил. Какое там! Я ж с вами был, мы ж братки, Фил? Разве не так, Фред? Батист? Разве нет? Тереза? Я ничё не сказал охране, сидел всю жизнь засунув язык в жопу. Так чё мне щас трепать языком? Я ж с вами на нарах был, я их сук ненавижу. Шо б они мне не вкалывали. Язык проглочу и фсё). Он знал, что крики его бесполезны, что никто уже не станет его слушать. Но может быть именно поэтому, потому, что они означали невозможное и невозможное подписывало ему смертный приговор? Он и пальцем не шевельнул, когда пациенты схватили его и поволокли за ноги в соседнюю комнату, гораздо более тесную. Его возложили на своего рода алтарь. Он тотчас догадался, что это ловушка. Что спрятанный где-то рычаг в любой момент может привести её в действие. Но прежде его задушат цепочкой. Или эти больные достанут из тоненького футляра опасную бритву Жиллет, которой они жестоко исполосуют его ногу? Заметил он и то, что патрульная машина опять стоит перед домом. Бартелеми закрывал голову руками. Всё, что ему довелось увидеть, отвращало его. Всё в комнате теперь было вверх тормашками. Он опрокинул всю мебель, вывернул все ящики, изорвал в клочья кружевное бельё Жанны д’Арк, перебил лампы, выпотрошил матрац. (Вон красные блики от фонарей патрульной машины.) Нервы его были на пределе, страх терзал его нутро. Здоровенный пёс стоял перед ним, положив лапы ему на плечи. Зловонное дыхание, хитрющие глазки и шершавый язык, которым она проводила по его щетине. (Как можно избавиться от всего этого, когда ночь ломается в такой неразберихе?) Должно быть полицейские стучали в дверь. Пёс, услышав их, опустился на четыре лапы. Он поводил ушами. Надрывно залаяв, он исчез в коридоре. Он выскочил вон через окно в кухне и спрятался за грядками тыкв. Бартелеми слышал голоса двух мужчин и скрип половиц на крыльце. Дверь долго не устоит. Он нырнул под кровать, ударился головой о железную раму. Ничто прежде не казалось ему таким устрашающим, как то, что ожидало его в будущем. Разве полицейские не вторгнутся в дом? Не станут рыться повсюду, не заглянут под кровать, где он прячется, стараясь не клацать зубами? В том, с какой силой они лупили в стёкла, не было ничего утешительного. Надо было бежать сразу же, бежать за большим жёлтым псом, бежать во тьму. Стук в стекло, серия быстрых ультимативных ударов, на которые он мог ответить только молчанием, только усилием воли не откликаясь. Он вытащил из кармана ключ и этим ключом стал счищать слои меди, которыми были покрыты (о, как давно это было!) ножки большой родительской кровати. Он икал от страха, но скрежеща ключом он почти забыл о полицейских, почти вспомнил, что на самом деле ждал свою Жанну д’Арк. (Какого чёрта её надо ждать так долго?)
Хочу только добавить, пока не забыл, что наш автор Виктор-Леви Больё организовал и не одно издательство, в которых из скромности себя не публиковал. Зато публиковал многих и многих начинающих и интересных, маститых и признаных... Отдельно упомяну книжку, которую мне дал почитать Чой: Чёртеблюзы, так, примерно, можно перевести название. Автор – молодой журналист из Британской Колумбии – Тарас Греско, хотя я не уверен, что правильно произношу (и пишу) его фамилию. Возможно, Гречко? В двухтысячном году это была семьсот четвёртая книжка, вышедшая в издательстве ВЛБ.
Вторая книжка Больё из моей квебекской библиотечки – Приветствуя Виктора Гюго (издательство Станке 1985), написана в том же 1971 году. Стиль изложения – классический. Творение сие автобиографическое и историографическое. Больё выступает, как комментатор Гюго, но контект – квебекский, исторический. Книжка для людей, располагающих временем и желанием поковыряться в двух судьбах одновременно. Об этой книге не упомянуто ни в одной из доступных мне антологий (а мне доступны практически все!), ни даже в уважаемом и очень объёмном труде Режинальда Амеля Панорама современной квебекской литературы (издательство Герэн 1997). О чём это говорит? Ни о чём... Эта книжка не хуже и не лучше прочих книг Больё. Она названа «эссе», может поэтому её обходят стороной, потому что есть его Сага Бошмэнов и Путешествования, составленные из многих книг (одна из амбиций Больё – переплюнуть по продуктивности самого Гюго). Есть и другие романы и более значимые, политически ангажированные книги эссе, поэтому умалчивается об этой не самой зрелой книге. Но мне она нравится своей неспешностью и обстоятельностью. В трёх частях, причём первая и вторая могли быть одной, а третья – действительно отличается – это очень субъективная антология из Гюго, предпочтения Больё. Тоже интересно. Квебекские авторы любят составлять всякого рода антологии (и я туда же!).
Вот образец текста Больё из книги Приветствуя Виктора Гюго:
Я всегда себя спрашивал: почему иные писатели оставляют нас безразличными, не трогают нас, тогда как другие становятся своего рода богами, вырывают нас из нашего обыденного, настаивают на близости с ними? С чего вдруг я так полюбил Виктора Гюго? Откуда это желание выучить наизусть некоторые из его стихов, ведь я для такого рода вещей слишком ленив и память моя оставляет желать лучшего. Размышляя об этом, я понимаю, что Гюго захватил меня уже довольно давно, приучил меня к его беспокойному присутствию в моей жизни, что он живёт во мне, будучи для меня актуальней многих из моих знакомых, которым я пожимаю руку и в чьих глазах читаю скуку и уныние. И я спрашиваю себя: что толкнуло меня заинтересоваться Гюго, прочитать десять тысяч страниц, написанных им? Мне кажется, что прежде всего – его мощь, его сила, его безудержная энергия, неудержимая жажда творчества. Очень рано Гюго захватили глубинные таинство и магия слов, светоность образов, гармония тезисов и антитезисов (его собственный Глагол очень скоро перестал принадлежать ему, овладел им, сделав неуязвимым!). Никто как Гюго не даёт такой амальгамы перспектив, встреч, общих мест, жемчужин, противопоставлений; он сам в центре антитез и противоречий; иной раз он – день, другой – ночь заключает его в себе и внушает Бред. Гюго дал себе достаточно яркую характеристику, когда сказал, что «мерцающей кометой он врезался в уголья звёзд». Для него нет середины. Только крайности. Только величие. Только безумие. Если я так прикипел к нему, то это из-за того, что он говорил о ночи и деревьях, двух главных страхах его детства, мучимого таинствами мрака (о, зачем говорили мне о Скелетах, прячущихся в нашем погребе? Зачем уверяли меня, что эти Скелеты хватают детей, длинными, склизкими от плесени, костлявыми, подобными ветвям деревьев пальцами выдавливают детям глаза? Другой символ смерти, конца меня самого, от которого я прятался с головой в одеяло, обливаясь холодным потом и дрожа, зная точно, что Смерть схватит меня за лодыжки и бросит меня в Преисподню!)
Таков стиль изложения Виктора-Леви Больё. Мне иногда кажется, что это я сам, бредовый девятиклассник, пытающийся изложить своё видение Достоевского в сочинении на тему Идиота. Ничего хорошего из этого не получилось, я же тогда не умел настаивать. А вот Больё научился уже тогда. Он, когда пишет, на чём-то всё время и почти истерически настаивает. Иной раз трудно понять, чего же он так настойчиво добивается. Но чтение это добротное, грамотное, в удовольствие. Лучше, чем моё школьное сочинение.
Жерар Бессет
Gérard Bessette (1920-2005)
Очень уважаемый мною автор. Он, впрочем, не только мною уважаем. В любой антологии есть упоминание о нём и чаще всего о его «Книготорговце», так примерно можно перевести Le Libraire (1960). У меня есть этот роман даже в двух экземплярах. Один готов обменять на любого квебекского автора, если этой книжки нет в моей библиотечке.
О самом Бессете стоит сказать несколько слов (похвальных). Родился 25 февраля 1920 в Сент-Ан-де-Сабревуа (Квебек). Отец был земледельцем, но потом бросил землю и стал коммивояжёром. Жерар учился у Иезуитов, затем в Монреальском университете, где получил докторскую степень за позже опубликованный труд Образы франко-канадской поэтики (1960). С 1946 года он преподаёт, но не в Квебеке, а на западе Канады и в Соединённых Штатах, позднее в Королевском университете (Онтарио) вплоть до 1979 года. Утверждается, что он не мог найти работу на родине, потому что декларировал себя атеистом. Что ж, возможно.
Он считал себя в первую очередь поэтом и литературным критиком, пока не проникся написанием романов, в чём по-настоящему преуспел. Занимался он и «психокритикой» в духе Шарля Морона. Его наследие в этой области тоже немалое. Он в частности способствовал поднятию на щит поэзии Неллигана, глубоко анализировал романы Ан Эбер, Ива Терио, Габриэль Руа и Виктора-Леви Больё. Но, приходится повториться, что его романы составили ему репутацию ведущего писателя своего поколения. Первый и самый реалистичный роман (городской роман, по ассоциации с городским романсом) Драка (1958) есть в моей библиотечке. Карманного формата тоненькая книжеца, вышедшая в Круге французского чтива (такое издательство: Cercle du livre de France CLF). В том же издательстве один из томиков Книготорговца.
Итак, первые романы Бессета безусловно реалистичны и критикуют квебекские нравы. Но и в них обнаруживается известная дистанция по отношению к традиционному роману, с его претензией на знание мира и его реконструкцию. Любитель Фрейда и Мелани Кляйн, он впоследствии сосредотачивается на исследовании психики своих персонажей. Техника письма тоже меняется, напоминая французский Новый роман. Инкубация (1965) – тоже роман с моей книжной полки. Увлекательный роман и очень тягостный одновременно, со множеством повторений, без единой точки, почти без знаков препинания, зато много скобок, ради объяснения того, что могло бы быть понятно, измени он стилистику повествования. Очень хочется воспрозвести фрагмент текста, но лучше наверно отсканировать, жаль времени.
Эрман в своей антологии говорит о пастише, Книготорговц и Посторонний Камю. Как не согласиться? Эрве Жодуан очень похож на Мерсо. Внешний мир так же не существует для обоих и может привлечь их внимание только случайным инцидентом. Роман представлен в форме журнала, который нужет герою, «чтобы убить время в воскресенье, когда все таверны закрыты». В 1948-1950 годах Жодуан работает продавцом в книжном магазине Леона в Сен-Жоасэне. Это место он получил от государственной службы по трудоустройству. Живёт от замкнуто, проводя время на службе и в тавернах, где пьёт пиво, затем возвращается в свою комнату и всё это в маленьком городке, сознание жителей которого всецело подчинено Церкви.
Он неплохо знает литературу, но не выказывает это наружно. Надо сказать, что в эту эпоху существовал Индекс, т.е. список книг запрещённых католической церковью. А в книжном магазине Леона был загажник, в коем запрещённые книжки ждали своего часа. Ничтоже сумняшеся, Жодуан продаёт Эссе о нравах Вольтера одному семинаристу. Вот это собственно и составляет основную интригу романа. Нельзя было, а он плевал на запрет, что навлекло на него и на магазин гнев духовенства. Леон вынужден был спешно избавиться от опасного чтива. Он доверил Жодуану спрятать в надёжном месте это богатство, а Жодуан продал книги в Монреале и счёл этот жест своей «маленькой победой» над бесноватым духовенством и затхлым городишком. Каждый волен заблуждаться сколь ему заблагорассудится. Однако можно говорить о победе над собой, над общественными предрассудками.
Теперь, как обычно, фрагмент текста. Я всецело доверяюсь выбору Эрмана. Мне он кажется достаточно серьёзным автором. Замечательно, что и Мишель Лорэн в своей антологии даёт тот же отрывок. Удивительно, правда? Ещё удивительнее то, что и Лиз Говэн вкупе с Гастоном Мироном в их совместной антологии предлагают вниманию читателей тот же фрагмент, но только чуть более расширенный, не страничку, а две. Зато две другие антологии, Сержа Провенше (2007) и Люка Бувье (1996) согласно предлагают другой эпизод – встречу с кюре – весьма показательный эпизод. Придётся мне и с ними согласиться.
Вся штука в том, чтобы убить время. Совсем не просто, понимая, что после работы и уже слишком устал. Когда есть силы топать, куда глаза глядят, так ещё туда сюда, даже в таком захудалом городишке, как Сен-Жоашэн. Шляешься по главной улице, пялишься на витрины, на прохожих. Доходишь до вокзала или до автобусной станции, смотришь на отправление и прибытие. Сядешь в зале ожидания и слушаешь трепотню, всё в таком духе. Но когда от прогулки этой воротит, и когда знаешь, что заснуть сможешь только под утро, то убить время – это уже дело не простецкое.
Вот почему по вечерам, после моциона, чтобы нагулять аппетит, я торчу в таверне. Место не ахти, я и сам знаю. Но я уже не в силах торчать в киношке, одной из трёх. В двух других вообще деревянные скамьи, но и третья тоже не топленная. С другой стороны, что мне делать одному в моей комнате. Читать я уже не читаю давным давно. Что до музыки, то это надо покупать приёмник, а буду ли я слушать, ручаться никак нельзя. Нет, очевидно, таверна – лучшее, что я могу себе представить.
Кроме той, что при гостиннице, рядом с танцевальным залом, таким шумным, что у меня от него мигрень, в Сен-Жоашэне три пивных заведения. Они все одного пошиба, более или менее. Если после нескольких проб, я выбрал У Треффле, так это только потому, что от книжной лавки Леона до неё всего минут десять пёхом и столько же до моей комнатки. Квартал этот такой чумной, что встретить кого-нить из клиентов практично невозможно. Из завсегдатаев большинство работяг, среди них бывают и горланы (особенно по пятницам и субботам), но меня они не трогают.
Обычно я устраиваюсь в углу рядом с гармошкой отопления и отхожими местами. Запашок там, конечно, сомнительный, когда дверь распахивается, но угол этот самый тёплый, а когда мне надо облегчиться, то далеко идти не надо. И к запаху этому я уже попривык. Курю чуток больше сигар, вот и весь секрет. Короче, моё пребывание в таверне – это то, на что жаловаться не приходится.
Единственное серьёзное обстоятельство – мой собственный организм, который с трудом переносит пиво. Поясняю: не то, что я принимаю внутрь, а то, что мне приходится выводить наружу. После седьмой или восьмой кружки мочевой пузырь начинает меня допекать. Несколько дней я даже думал, что с пивом пора кончать. Но тут в газетке наткнулся на рекламку чудодейственной соли, Safe-All называется. Я прикупил бутылочку. Принимаешь хорошую порцию снадобья между третьей и пятой и всех неудобств только-то вполне терпимое жжение.
А теперь другой отрывок, о котором я уже упоминал.
Как-то утром вошёл г-н Кюре. Я понял, что это был он, потому что все три старые девы так его приветствовали. Насколько знаю, он впервые заглянул в наше заведение. Полагаю, что он никакой не читатель – по крайней мере, если он не закупает где-то ещё. Жирный человек под шестьдесят, ещё хорошо сохранившийся, красномордый, с вызывающим носом, со скошенным лбом, растрёпанной шевелюрой, но говорящий размеренно и величаво. Он подошёл ко мне и шёпотом осведомился, не я ли «ответственный за продажу книг». Очевидно, ему не хотелось, чтобы старые калоши слышали наш разговор. Я припоминаю, что тишина в магазине была абсолютной. Я ответил совершенно отчётливо, что, действительно, кроме вечеров в пятницу, когда на моём месте стоит господин Шикуан, а равно кроме часового перерыва с двенадцати до часу, когда меня сменяет мадемуазель Морэн, я и есть тот самый ответственный за продажу книг, иначе, что бы я делал за этой конторкой.
Вежливо кивнув головой, он принялся исследовать книги, выставленные на полках. Он даже попросил меня дать ему лесенку, чтобы он мог разглядеть корешки книг на самом верху. Время от времени он сверялся со списком, который извлёк из кармана и качал головой. Я оставил его за этим занятием, сел на табурет и мне в конце концов удалось задремать, как обычно. Через какое-то время г-н Кюре низошёл и совершенно конфиденциально спросил, нет ли у нас «некоторых опасных книг». Я ошарашенно посмотрел на него, а затем попросил его объяснить мне, что он называет «опасными книгами». В голосе его зазвучала нотка раздражения:
- Вы знаете, о чём я говорю! Книги, которые не следует давать кому попало.
Я ответил ему, мол, не знаю, тем более, что и сам не читал таких, а если бы и читал, то вряд ли осмелился бы высказывать суждение по этому поводу. Он распинал меня взглядом несколько секунд. Очевидно, спрашивая себя, действительно я такой придурок или только придуриваюсь.
- Стало быть, у вас нет моральных устоев, которые указали бы вам на дурную подоплеку иных, продаваемых вами книг? – вскинулся он.
Я ответствовал, что не могу знать, но ежели он желает дать мне названия этих дурных книг, то я сверюсь по регистру. Тогда он упомянул Отца Сажома и Аббата Вифлеемского.
Я знал, что книг с такими названиями в наших регистрах нет, но долго и методично просматривал списки книг, всем своим видом выказывая необыкновенное рвение, прежде чем сообщить о результате моих поисков. Нет, но если желаете, мы могли бы заказать для вас оба тома. Думается, через пару недель их доставят.
Нахмурив брови, он снова долго и испытующе смотрел мне в лицо. Потом вдруг резким движением вынул из внутреннего кармана пальто книги и сунул мне её под нос.
- Вам знакома эта книга? – с угрозой в голосе спросил он.
Это была Эссе о нравах. Я сказал ему, что не припоминаю, но, кажется, имя автора мне что-то говорит.
- Так значит, эта книга не отсюда?
Я взял Эссе в руки, посмотрел на обложку с обеих сторон, открыл, полистал, затем вернул г-ну Кюре, сказав, что вряд ли эта книга из нашей коллекции, потому что все наши помечены на внутренней стороне обложки специальной наклейкой с названием магазина, что я и продемонстрировал, открыв наудачу первую подвернувшуюся под руку книгу. Я добавил, что, конечно же, наклейка могла слететь, потому что последняя коробка с наклейками была, похоже, бракованной, клей более чем сомнительный, но тем не менее, если присмотреться, то вообще никаких следов клея, ни царапин, какие случаются, если этикетку отрывают, значит, всё-таки это вероятно не наша.
Г-н Кюре некоторое время стоял неподвижно, озадаченно почёсывая подбородок. Два или три раза он окрывал рот, но так ничего не сказал. В конце концов он сунул книжку обратно во внутренний карман пальто и поблагодарил меня за разъяснения.
Уверив его в моём совершенном почтении, я спросил, не желает ли он, чтобы я заказал для него оба упомянутых тома – Аббата Вифлеемского и Отца Сажома. Г-н Кюре несколько секунд соображал. Он думал о чём-то другом. Наконец он мне ответил: «Нет, нет». Эти книги есть в церковной библиотеке, он просто хотел заглянуть в них на месте. Я тогда поинтересовался, не желает ли он приобрести что-нибудь из нашей коллекции, которая, хоть и скромна, но всё же достаточно разнообразна. Нам было бы приятно быть ему полезны. Впервые я настаивал, чтобы посетитель купил что-нибудь. Я надеялся всучить ему соловья попыльнее. Но мне не удалось. Торгаш из меня никудышний. Г-н Кюре отклонил моё предложение, сославшись на слабость зрения. Когда же я выразил своё удивление, ведь он читал без очков, и предположил, что его глаза, вероятно, быстро утомляются от чтения, он это имел ввиду, он ответил: «Да-да», это именно то, что он имел ввиду. Я же поторопился поздравить его, потому что хорошое зрение в его возрасте, когда большинство уже давно импотенты, это... (Как я уже говорил, ему не больше шестидесяти.) Мой комплимент оставил его равнодушным. Он шумно прокашлялся и ушёл, бросив мне сухое «до свиданья».
Ещё один роман Жерара Бессета La Commensale, что можно перевести как Сотрапезница, ещё больше чем Книготорговец похож на Постороннего Камю. Я бы даже сказал, что этот роман не просто похож; он едва ли не точный слепок с романа Камю. Посудите сами: герой – типичный «посторонний», декларированно чуждый общепринятой логике. Завязка – приятеля, который вовсе не приятель, а так, «сотрапезник», выгоняют с работы. Наш герой ищет себе другого, потому что питаться в одиночку не может. Находит даму, которую уламывает обедать с ним, шантажируя тем, что перестанет выполнять за неё её работу. У нашего героя математическая шишка и склонность к шахматам, да что там, большой талант. Мог бы карьеру сделать, но плевал он на карьеру. Герой, как было сказано, плюёт и вообще на общество, не то что на карьеру. Принцип его проживания на земле – не потеть, который он проповедует даже в постели с той самой шантажируемой дамой.
А дальше всё одно за другим: у дамы муж – шахматист, алкоголик и безработный по убеждению. Самого героя тоже гонят с работы, но уже совсем нелепо. Логика настолько последовательна и вместе с тем чужда общепринятой, что роман воспринимается, как данность, но никак не как срез общества. Хотя в конечном итоге приходишь к выводу, что так оно всё в жизни и бывает...
Хороший роман. Мне бы хотелось его перевести, а если так, то этим я и займусь в самое ближайшее время. Мне особенно нравится, что книжка у меня уже есть, её не надо искать и, что особо приятно, покупать. Мне нравится покупать книжки, но тут я вхожу в конфликт с пространством. Книги не должны занимать больше половины жизненного пространства. Таково моё теперешнее убеждение.
Yves Beauchemin (1941 - )
У меня в библиотечке два романа Бошмэна, что показательно. Это несомненно один из самых интересных современных писателей Квебека. Он интересен своим бытописанием. При желании можно многое почерпнуть из его романов, что характерно именно для Квебека. Бошмэн очень подробен в описаниях и очень узнаваем. Недавно мы просмотрели фильм, снятый по роману «Котяра» (Le Matou, Montréal, Québec-Amérique, 1981). Именно этот роман и сделал писателя заметной фигурой на квебекском литературном небосклоне. Было ощущение театральной постановки, мало кинематографического в фильме. Но подробности быта схвачены удивительно точно. По второму роману отсняли телесериал и очень правильно. На художественный фильм этот роман не потянул бы, но сериал – это в самую точку. 58 глав и главок укладываются в габариты часовых серий просто тютелька в тютельку.
Вот что пишут об Иве Бошмэне составители анталогии Лиз Говэн и Гастон Мирон:
Родился в 1941 в Норанде (Абитиби), детство прошло в Клова, там же на севере Квебека. Он получил классическое образование в Жолиэт и получил в 1965 году лицензию Монреальского университета. Он занимается преподаванием и издательской деятельностью. Официальное место работы с 1969 года Радио-Канада (по 1989, это год выхода антологии, дальше я не проверял. А вот проверю. Других сведений не найдено). На Радио-Канада он занимает пост музыкального консультанта и журналиста. В 1986 году был избран президентом союза квебекских писателей. Бошмэн активен во многих областях. Его интересуют авторские права и политика, архитектура Квебека и официальные языки провинции. Он член административного совете издательства Квебек-Америка и чле редакции журнала Свобода.
Ещё одно замечание о писателе:
Автор верит в существование «качественной популярной литературы». Он предпочитает описанию диалог, а психологическому анализу – действие. О себе при этом он говорит, как о писателе более американском, чем франузском.
Упоминается первый роман Бошмэна Анфируапе, говорящий об октябрьском кризисе 1970 года и о тихой революции с обезоруживающей простотой и с хитроватой ухмылкой. Надо будет почитать. Интересно.
А в качестве образца приводится фрагмент из Котяры, разумеется, потому что это самый известный из романов Бошмена. Но я предпочитаю отрывок, предложенный учащимся колледжей в учебной антологии Мишеля Лорэна, тоже из Котяры, озаглавленный:
БРОНЗОВАЯ КАВЫЧКА
Около восьми часов апрельского утра Медерик Дюшэн шёл торопливым шагом вдоль фасада бывшего почтового депо «С», что на углу улиц Сент-Катрин и Плесси, когда одна из бронзовых кавычек покинула своё место крепления и, перестав быть частью надписи, превратилась в орудие убийства, упав прямёхонько на его лысеющую голову. Послышался хруст, как если бы яйцом ударили по тарелке и господин Дюшэн упал, как подкошенный, на тротуар, при этом престраннейшим образом подмигнув неведомо кому и зачем.
Флорен Буассонно, молодой человек двадцати шести лет с дерзким взглядом, оказался в нескольких шагах от пострадавшего. Не теряя ни секунды, он ослабил ремень на животе несчастного, расстегнул ему ворот рубашки и помчался в ближайший магазинчик вызвать полицию. Зеваки тем временем уже топтались вокруг поверженного, истекающего кровью, человека. Впрочем, ни кровь, ни зеваки ничуть не тревожили раненого, который в тот момент заново переживал восторг рыбалки, когда в возрасте семи лет он впервые закинул удочку в воды неспешной речки Ассомпсьон.
Флорен бегом вернулся обратно, попытался отогнать от тела любопытствующих. Один из зевак был примечателен. Такой высокий и сухой старик в чёрном рединготе. Его раздвоенный подбородок напоминал полукружия задницы. Он с самого начала с восхищением наблюдал за Флореном.
- Вот пример молодого человека, уверенного в себе и умеющего владеть собой, - возвестил он громким голосом. У него был странный акцент. – Это сокровище нашему государству!
Флорен не услышал его, он в этот момент отвечал на вопросы полицейских. Несколько минут спустя, он уже шёл своей дорогой.
Больё Виктор-Леви (1945- )
Victor-Lévy Beaulieu.
Сколько книг Больё в моей библиотеке? Всё дело в том, что этот автор совсем не прост для восприятия. Его часто сдают в букинист или вообще в «бросовую» книгу. Там я его и подбираю. Так сколько же Больё в моей библиотеке? Было больше. А теперь осталось только... две, но достаточно репрезентативные.
Первая – Квебекская мечта (сон?), вышедшая в издательстве Дю Жур (День) 1972 году – тоненькая книжечка, написанная на жуале, одна из первых и едва ли не лучшая. Вернее, на классическом французском, пока повествование ведётся от лица автора, и на этом трудном, коверканом, со множеством англицизмов пролетарски-разговорном квебекском французском. Странно, но об этой книжечке не упоминают авторы антологий, за исключением давно уважаемого мною Мишеля Эрмана. Этот приводит пространный отрывок и описание сюжета книжки. Я воспользуюсь и тем и другим в своих целях. Без позволения автора, увы.
Жозеф-Давид-Бартелеми Дюпьи, главный герой Квебекской мечты, только что вышел из госпиталя (психиатрической лечебницы?), где пребывал из-за эксцесов, связянных в белой горячкой. Его жена, Жанна д’Арк, ушла от него к одному полицейскому. Для Бартелеми начинается период безумия, кошмаров, к которым примешиваются множественные эротические и садо-мазохистские фантазмы. Эти кошмары и приводят его к убийству жены, вернее, ему кажется, что он её убил. Многие романы Больё наполнены событиями, которые происходят только в воображении персонажей. Впрочем, двусмысленность романов никогда не рассеивается вполне. Единственно реальное событие в романе – это отказ жены Бартелеми вынашивать его ребёнка, что ломает беднягу душевно и эмоционально. Роман разворачивается на фоне событий октябрьского кризиса 1970 года, в Мория Мор (игра слов – мёртвый убийственный – Монреаль). Уходя жить с полицейским, представляющим правопорядок и его силу, Жанна д’Арк совершает двойное предательство: по отношению к мужу и к стране. Бартелеми ранен в ногу. Он ощущает себя преследуемым, ежеминутно ожидая вторжения полиции. Алкоголик, мазохист, потерянный человек – какая эмлематичная фигура. Таким видится автору Квебек семидесятых.
Рассказ Больё пародирует психотический бред. Повествование основывается на логике психотической грёзы: изуродованное тело Жанны д’Арк есть проекция распадающейся личности Бартелеми. Роман этот использует приёмы модернизма, показывая внутреннее запустение совершенно бессильного человека.
Вот фрагмент романа, выбранный Эрманом.
Он не знал, почему все пациенты Дореми одеты в белые балахоны и держат в руках высокие горящие свечи. Они все, вполголоса напевая, шли ему навстречу, глаза полузакрыты, влекомые силой, которая исходила не от них. Он был окружён, пламя свечей едва не касалось его, на коже вздувались пузыри, его точно хотели убить, он же не мог оставаться безучастными, только кулаки не помогут, надо пинаться ногами. Мурло взорвался криком в его голове: Я просил оставаться в рамкам пьесы! Настоящий актёр тот, кто может на сцене сделать то, что недоступно ему в обычной жизни. ОК, Босс. Он упал лицом вниз, получив ногой в спину. Они топтались на нём, давили ему руки, жгли волосы. Я не сдюжу. Взорвуся щас. Он закрыл глаза, пущай больные бьют его. Он закрыл голову своими руками-лопатами и отчаянно завопил. Его вопли не могли пробить стену из белых балахонов, так тесен был их круг. Всё его тело сочилось болью. (Корчиться, давиться болью, уничижаясь, уничтожаясь, кровить и сглатывать кровь без жалоб и без жалости глядеть, сколько эксудата стекает в щели подмостков). В какой-то миг он подумал о цепочке на шее. Он не понимал, почему не снял её до сеанса. Он должен был знать, что гнев охватит и заставит больных совершать отчаянные жесты, ведь они хотели роль, которая была бы им под стать. Убить, вот чего им хотелось: убить его, убить предательски, предать его смерти для правосудие было санкционировано и терпимо. Он визжал уже как свинья, как свинья агонирующая, чтобы только пациенты поняли, что они обознались, что он никаким образом не мог быть тем, кого они искали. (Это не я всё зафурычил. Какое там! Я ж с вами был, мы ж братки, Фил? Разве не так, Фред? Батист? Разве нет? Тереза? Я ничё не сказал охране, сидел всю жизнь засунув язык в жопу. Так чё мне щас трепать языком? Я ж с вами на нарах был, я их сук ненавижу. Шо б они мне не вкалывали. Язык проглочу и фсё). Он знал, что крики его бесполезны, что никто уже не станет его слушать. Но может быть именно поэтому, потому, что они означали невозможное и невозможное подписывало ему смертный приговор? Он и пальцем не шевельнул, когда пациенты схватили его и поволокли за ноги в соседнюю комнату, гораздо более тесную. Его возложили на своего рода алтарь. Он тотчас догадался, что это ловушка. Что спрятанный где-то рычаг в любой момент может привести её в действие. Но прежде его задушат цепочкой. Или эти больные достанут из тоненького футляра опасную бритву Жиллет, которой они жестоко исполосуют его ногу? Заметил он и то, что патрульная машина опять стоит перед домом. Бартелеми закрывал голову руками. Всё, что ему довелось увидеть, отвращало его. Всё в комнате теперь было вверх тормашками. Он опрокинул всю мебель, вывернул все ящики, изорвал в клочья кружевное бельё Жанны д’Арк, перебил лампы, выпотрошил матрац. (Вон красные блики от фонарей патрульной машины.) Нервы его были на пределе, страх терзал его нутро. Здоровенный пёс стоял перед ним, положив лапы ему на плечи. Зловонное дыхание, хитрющие глазки и шершавый язык, которым она проводила по его щетине. (Как можно избавиться от всего этого, когда ночь ломается в такой неразберихе?) Должно быть полицейские стучали в дверь. Пёс, услышав их, опустился на четыре лапы. Он поводил ушами. Надрывно залаяв, он исчез в коридоре. Он выскочил вон через окно в кухне и спрятался за грядками тыкв. Бартелеми слышал голоса двух мужчин и скрип половиц на крыльце. Дверь долго не устоит. Он нырнул под кровать, ударился головой о железную раму. Ничто прежде не казалось ему таким устрашающим, как то, что ожидало его в будущем. Разве полицейские не вторгнутся в дом? Не станут рыться повсюду, не заглянут под кровать, где он прячется, стараясь не клацать зубами? В том, с какой силой они лупили в стёкла, не было ничего утешительного. Надо было бежать сразу же, бежать за большим жёлтым псом, бежать во тьму. Стук в стекло, серия быстрых ультимативных ударов, на которые он мог ответить только молчанием, только усилием воли не откликаясь. Он вытащил из кармана ключ и этим ключом стал счищать слои меди, которыми были покрыты (о, как давно это было!) ножки большой родительской кровати. Он икал от страха, но скрежеща ключом он почти забыл о полицейских, почти вспомнил, что на самом деле ждал свою Жанну д’Арк. (Какого чёрта её надо ждать так долго?)
Хочу только добавить, пока не забыл, что наш автор Виктор-Леви Больё организовал и не одно издательство, в которых из скромности себя не публиковал. Зато публиковал многих и многих начинающих и интересных, маститых и признаных... Отдельно упомяну книжку, которую мне дал почитать Чой: Чёртеблюзы, так, примерно, можно перевести название. Автор – молодой журналист из Британской Колумбии – Тарас Греско, хотя я не уверен, что правильно произношу (и пишу) его фамилию. Возможно, Гречко? В двухтысячном году это была семьсот четвёртая книжка, вышедшая в издательстве ВЛБ.
Вторая книжка Больё из моей квебекской библиотечки – Приветствуя Виктора Гюго (издательство Станке 1985), написана в том же 1971 году. Стиль изложения – классический. Творение сие автобиографическое и историографическое. Больё выступает, как комментатор Гюго, но контект – квебекский, исторический. Книжка для людей, располагающих временем и желанием поковыряться в двух судьбах одновременно. Об этой книге не упомянуто ни в одной из доступных мне антологий (а мне доступны практически все!), ни даже в уважаемом и очень объёмном труде Режинальда Амеля Панорама современной квебекской литературы (издательство Герэн 1997). О чём это говорит? Ни о чём... Эта книжка не хуже и не лучше прочих книг Больё. Она названа «эссе», может поэтому её обходят стороной, потому что есть его Сага Бошмэнов и Путешествования, составленные из многих книг (одна из амбиций Больё – переплюнуть по продуктивности самого Гюго). Есть и другие романы и более значимые, политически ангажированные книги эссе, поэтому умалчивается об этой не самой зрелой книге. Но мне она нравится своей неспешностью и обстоятельностью. В трёх частях, причём первая и вторая могли быть одной, а третья – действительно отличается – это очень субъективная антология из Гюго, предпочтения Больё. Тоже интересно. Квебекские авторы любят составлять всякого рода антологии (и я туда же!).
Вот образец текста Больё из книги Приветствуя Виктора Гюго:
Я всегда себя спрашивал: почему иные писатели оставляют нас безразличными, не трогают нас, тогда как другие становятся своего рода богами, вырывают нас из нашего обыденного, настаивают на близости с ними? С чего вдруг я так полюбил Виктора Гюго? Откуда это желание выучить наизусть некоторые из его стихов, ведь я для такого рода вещей слишком ленив и память моя оставляет желать лучшего. Размышляя об этом, я понимаю, что Гюго захватил меня уже довольно давно, приучил меня к его беспокойному присутствию в моей жизни, что он живёт во мне, будучи для меня актуальней многих из моих знакомых, которым я пожимаю руку и в чьих глазах читаю скуку и уныние. И я спрашиваю себя: что толкнуло меня заинтересоваться Гюго, прочитать десять тысяч страниц, написанных им? Мне кажется, что прежде всего – его мощь, его сила, его безудержная энергия, неудержимая жажда творчества. Очень рано Гюго захватили глубинные таинство и магия слов, светоность образов, гармония тезисов и антитезисов (его собственный Глагол очень скоро перестал принадлежать ему, овладел им, сделав неуязвимым!). Никто как Гюго не даёт такой амальгамы перспектив, встреч, общих мест, жемчужин, противопоставлений; он сам в центре антитез и противоречий; иной раз он – день, другой – ночь заключает его в себе и внушает Бред. Гюго дал себе достаточно яркую характеристику, когда сказал, что «мерцающей кометой он врезался в уголья звёзд». Для него нет середины. Только крайности. Только величие. Только безумие. Если я так прикипел к нему, то это из-за того, что он говорил о ночи и деревьях, двух главных страхах его детства, мучимого таинствами мрака (о, зачем говорили мне о Скелетах, прячущихся в нашем погребе? Зачем уверяли меня, что эти Скелеты хватают детей, длинными, склизкими от плесени, костлявыми, подобными ветвям деревьев пальцами выдавливают детям глаза? Другой символ смерти, конца меня самого, от которого я прятался с головой в одеяло, обливаясь холодным потом и дрожа, зная точно, что Смерть схватит меня за лодыжки и бросит меня в Преисподню!)
Таков стиль изложения Виктора-Леви Больё. Мне иногда кажется, что это я сам, бредовый девятиклассник, пытающийся изложить своё видение Достоевского в сочинении на тему Идиота. Ничего хорошего из этого не получилось, я же тогда не умел настаивать. А вот Больё научился уже тогда. Он, когда пишет, на чём-то всё время и почти истерически настаивает. Иной раз трудно понять, чего же он так настойчиво добивается. Но чтение это добротное, грамотное, в удовольствие. Лучше, чем моё школьное сочинение.
Жерар Бессет
Gérard Bessette (1920-2005)
Очень уважаемый мною автор. Он, впрочем, не только мною уважаем. В любой антологии есть упоминание о нём и чаще всего о его «Книготорговце», так примерно можно перевести Le Libraire (1960). У меня есть этот роман даже в двух экземплярах. Один готов обменять на любого квебекского автора, если этой книжки нет в моей библиотечке.
О самом Бессете стоит сказать несколько слов (похвальных). Родился 25 февраля 1920 в Сент-Ан-де-Сабревуа (Квебек). Отец был земледельцем, но потом бросил землю и стал коммивояжёром. Жерар учился у Иезуитов, затем в Монреальском университете, где получил докторскую степень за позже опубликованный труд Образы франко-канадской поэтики (1960). С 1946 года он преподаёт, но не в Квебеке, а на западе Канады и в Соединённых Штатах, позднее в Королевском университете (Онтарио) вплоть до 1979 года. Утверждается, что он не мог найти работу на родине, потому что декларировал себя атеистом. Что ж, возможно.
Он считал себя в первую очередь поэтом и литературным критиком, пока не проникся написанием романов, в чём по-настоящему преуспел. Занимался он и «психокритикой» в духе Шарля Морона. Его наследие в этой области тоже немалое. Он в частности способствовал поднятию на щит поэзии Неллигана, глубоко анализировал романы Ан Эбер, Ива Терио, Габриэль Руа и Виктора-Леви Больё. Но, приходится повториться, что его романы составили ему репутацию ведущего писателя своего поколения. Первый и самый реалистичный роман (городской роман, по ассоциации с городским романсом) Драка (1958) есть в моей библиотечке. Карманного формата тоненькая книжеца, вышедшая в Круге французского чтива (такое издательство: Cercle du livre de France CLF). В том же издательстве один из томиков Книготорговца.
Итак, первые романы Бессета безусловно реалистичны и критикуют квебекские нравы. Но и в них обнаруживается известная дистанция по отношению к традиционному роману, с его претензией на знание мира и его реконструкцию. Любитель Фрейда и Мелани Кляйн, он впоследствии сосредотачивается на исследовании психики своих персонажей. Техника письма тоже меняется, напоминая французский Новый роман. Инкубация (1965) – тоже роман с моей книжной полки. Увлекательный роман и очень тягостный одновременно, со множеством повторений, без единой точки, почти без знаков препинания, зато много скобок, ради объяснения того, что могло бы быть понятно, измени он стилистику повествования. Очень хочется воспрозвести фрагмент текста, но лучше наверно отсканировать, жаль времени.
Эрман в своей антологии говорит о пастише, Книготорговц и Посторонний Камю. Как не согласиться? Эрве Жодуан очень похож на Мерсо. Внешний мир так же не существует для обоих и может привлечь их внимание только случайным инцидентом. Роман представлен в форме журнала, который нужет герою, «чтобы убить время в воскресенье, когда все таверны закрыты». В 1948-1950 годах Жодуан работает продавцом в книжном магазине Леона в Сен-Жоасэне. Это место он получил от государственной службы по трудоустройству. Живёт от замкнуто, проводя время на службе и в тавернах, где пьёт пиво, затем возвращается в свою комнату и всё это в маленьком городке, сознание жителей которого всецело подчинено Церкви.
Он неплохо знает литературу, но не выказывает это наружно. Надо сказать, что в эту эпоху существовал Индекс, т.е. список книг запрещённых католической церковью. А в книжном магазине Леона был загажник, в коем запрещённые книжки ждали своего часа. Ничтоже сумняшеся, Жодуан продаёт Эссе о нравах Вольтера одному семинаристу. Вот это собственно и составляет основную интригу романа. Нельзя было, а он плевал на запрет, что навлекло на него и на магазин гнев духовенства. Леон вынужден был спешно избавиться от опасного чтива. Он доверил Жодуану спрятать в надёжном месте это богатство, а Жодуан продал книги в Монреале и счёл этот жест своей «маленькой победой» над бесноватым духовенством и затхлым городишком. Каждый волен заблуждаться сколь ему заблагорассудится. Однако можно говорить о победе над собой, над общественными предрассудками.
Теперь, как обычно, фрагмент текста. Я всецело доверяюсь выбору Эрмана. Мне он кажется достаточно серьёзным автором. Замечательно, что и Мишель Лорэн в своей антологии даёт тот же отрывок. Удивительно, правда? Ещё удивительнее то, что и Лиз Говэн вкупе с Гастоном Мироном в их совместной антологии предлагают вниманию читателей тот же фрагмент, но только чуть более расширенный, не страничку, а две. Зато две другие антологии, Сержа Провенше (2007) и Люка Бувье (1996) согласно предлагают другой эпизод – встречу с кюре – весьма показательный эпизод. Придётся мне и с ними согласиться.
Вся штука в том, чтобы убить время. Совсем не просто, понимая, что после работы и уже слишком устал. Когда есть силы топать, куда глаза глядят, так ещё туда сюда, даже в таком захудалом городишке, как Сен-Жоашэн. Шляешься по главной улице, пялишься на витрины, на прохожих. Доходишь до вокзала или до автобусной станции, смотришь на отправление и прибытие. Сядешь в зале ожидания и слушаешь трепотню, всё в таком духе. Но когда от прогулки этой воротит, и когда знаешь, что заснуть сможешь только под утро, то убить время – это уже дело не простецкое.
Вот почему по вечерам, после моциона, чтобы нагулять аппетит, я торчу в таверне. Место не ахти, я и сам знаю. Но я уже не в силах торчать в киношке, одной из трёх. В двух других вообще деревянные скамьи, но и третья тоже не топленная. С другой стороны, что мне делать одному в моей комнате. Читать я уже не читаю давным давно. Что до музыки, то это надо покупать приёмник, а буду ли я слушать, ручаться никак нельзя. Нет, очевидно, таверна – лучшее, что я могу себе представить.
Кроме той, что при гостиннице, рядом с танцевальным залом, таким шумным, что у меня от него мигрень, в Сен-Жоашэне три пивных заведения. Они все одного пошиба, более или менее. Если после нескольких проб, я выбрал У Треффле, так это только потому, что от книжной лавки Леона до неё всего минут десять пёхом и столько же до моей комнатки. Квартал этот такой чумной, что встретить кого-нить из клиентов практично невозможно. Из завсегдатаев большинство работяг, среди них бывают и горланы (особенно по пятницам и субботам), но меня они не трогают.
Обычно я устраиваюсь в углу рядом с гармошкой отопления и отхожими местами. Запашок там, конечно, сомнительный, когда дверь распахивается, но угол этот самый тёплый, а когда мне надо облегчиться, то далеко идти не надо. И к запаху этому я уже попривык. Курю чуток больше сигар, вот и весь секрет. Короче, моё пребывание в таверне – это то, на что жаловаться не приходится.
Единственное серьёзное обстоятельство – мой собственный организм, который с трудом переносит пиво. Поясняю: не то, что я принимаю внутрь, а то, что мне приходится выводить наружу. После седьмой или восьмой кружки мочевой пузырь начинает меня допекать. Несколько дней я даже думал, что с пивом пора кончать. Но тут в газетке наткнулся на рекламку чудодейственной соли, Safe-All называется. Я прикупил бутылочку. Принимаешь хорошую порцию снадобья между третьей и пятой и всех неудобств только-то вполне терпимое жжение.
А теперь другой отрывок, о котором я уже упоминал.
Как-то утром вошёл г-н Кюре. Я понял, что это был он, потому что все три старые девы так его приветствовали. Насколько знаю, он впервые заглянул в наше заведение. Полагаю, что он никакой не читатель – по крайней мере, если он не закупает где-то ещё. Жирный человек под шестьдесят, ещё хорошо сохранившийся, красномордый, с вызывающим носом, со скошенным лбом, растрёпанной шевелюрой, но говорящий размеренно и величаво. Он подошёл ко мне и шёпотом осведомился, не я ли «ответственный за продажу книг». Очевидно, ему не хотелось, чтобы старые калоши слышали наш разговор. Я припоминаю, что тишина в магазине была абсолютной. Я ответил совершенно отчётливо, что, действительно, кроме вечеров в пятницу, когда на моём месте стоит господин Шикуан, а равно кроме часового перерыва с двенадцати до часу, когда меня сменяет мадемуазель Морэн, я и есть тот самый ответственный за продажу книг, иначе, что бы я делал за этой конторкой.
Вежливо кивнув головой, он принялся исследовать книги, выставленные на полках. Он даже попросил меня дать ему лесенку, чтобы он мог разглядеть корешки книг на самом верху. Время от времени он сверялся со списком, который извлёк из кармана и качал головой. Я оставил его за этим занятием, сел на табурет и мне в конце концов удалось задремать, как обычно. Через какое-то время г-н Кюре низошёл и совершенно конфиденциально спросил, нет ли у нас «некоторых опасных книг». Я ошарашенно посмотрел на него, а затем попросил его объяснить мне, что он называет «опасными книгами». В голосе его зазвучала нотка раздражения:
- Вы знаете, о чём я говорю! Книги, которые не следует давать кому попало.
Я ответил ему, мол, не знаю, тем более, что и сам не читал таких, а если бы и читал, то вряд ли осмелился бы высказывать суждение по этому поводу. Он распинал меня взглядом несколько секунд. Очевидно, спрашивая себя, действительно я такой придурок или только придуриваюсь.
- Стало быть, у вас нет моральных устоев, которые указали бы вам на дурную подоплеку иных, продаваемых вами книг? – вскинулся он.
Я ответствовал, что не могу знать, но ежели он желает дать мне названия этих дурных книг, то я сверюсь по регистру. Тогда он упомянул Отца Сажома и Аббата Вифлеемского.
Я знал, что книг с такими названиями в наших регистрах нет, но долго и методично просматривал списки книг, всем своим видом выказывая необыкновенное рвение, прежде чем сообщить о результате моих поисков. Нет, но если желаете, мы могли бы заказать для вас оба тома. Думается, через пару недель их доставят.
Нахмурив брови, он снова долго и испытующе смотрел мне в лицо. Потом вдруг резким движением вынул из внутреннего кармана пальто книги и сунул мне её под нос.
- Вам знакома эта книга? – с угрозой в голосе спросил он.
Это была Эссе о нравах. Я сказал ему, что не припоминаю, но, кажется, имя автора мне что-то говорит.
- Так значит, эта книга не отсюда?
Я взял Эссе в руки, посмотрел на обложку с обеих сторон, открыл, полистал, затем вернул г-ну Кюре, сказав, что вряд ли эта книга из нашей коллекции, потому что все наши помечены на внутренней стороне обложки специальной наклейкой с названием магазина, что я и продемонстрировал, открыв наудачу первую подвернувшуюся под руку книгу. Я добавил, что, конечно же, наклейка могла слететь, потому что последняя коробка с наклейками была, похоже, бракованной, клей более чем сомнительный, но тем не менее, если присмотреться, то вообще никаких следов клея, ни царапин, какие случаются, если этикетку отрывают, значит, всё-таки это вероятно не наша.
Г-н Кюре некоторое время стоял неподвижно, озадаченно почёсывая подбородок. Два или три раза он окрывал рот, но так ничего не сказал. В конце концов он сунул книжку обратно во внутренний карман пальто и поблагодарил меня за разъяснения.
Уверив его в моём совершенном почтении, я спросил, не желает ли он, чтобы я заказал для него оба упомянутых тома – Аббата Вифлеемского и Отца Сажома. Г-н Кюре несколько секунд соображал. Он думал о чём-то другом. Наконец он мне ответил: «Нет, нет». Эти книги есть в церковной библиотеке, он просто хотел заглянуть в них на месте. Я тогда поинтересовался, не желает ли он приобрести что-нибудь из нашей коллекции, которая, хоть и скромна, но всё же достаточно разнообразна. Нам было бы приятно быть ему полезны. Впервые я настаивал, чтобы посетитель купил что-нибудь. Я надеялся всучить ему соловья попыльнее. Но мне не удалось. Торгаш из меня никудышний. Г-н Кюре отклонил моё предложение, сославшись на слабость зрения. Когда же я выразил своё удивление, ведь он читал без очков, и предположил, что его глаза, вероятно, быстро утомляются от чтения, он это имел ввиду, он ответил: «Да-да», это именно то, что он имел ввиду. Я же поторопился поздравить его, потому что хорошое зрение в его возрасте, когда большинство уже давно импотенты, это... (Как я уже говорил, ему не больше шестидесяти.) Мой комплимент оставил его равнодушным. Он шумно прокашлялся и ушёл, бросив мне сухое «до свиданья».
Ещё один роман Жерара Бессета La Commensale, что можно перевести как Сотрапезница, ещё больше чем Книготорговец похож на Постороннего Камю. Я бы даже сказал, что этот роман не просто похож; он едва ли не точный слепок с романа Камю. Посудите сами: герой – типичный «посторонний», декларированно чуждый общепринятой логике. Завязка – приятеля, который вовсе не приятель, а так, «сотрапезник», выгоняют с работы. Наш герой ищет себе другого, потому что питаться в одиночку не может. Находит даму, которую уламывает обедать с ним, шантажируя тем, что перестанет выполнять за неё её работу. У нашего героя математическая шишка и склонность к шахматам, да что там, большой талант. Мог бы карьеру сделать, но плевал он на карьеру. Герой, как было сказано, плюёт и вообще на общество, не то что на карьеру. Принцип его проживания на земле – не потеть, который он проповедует даже в постели с той самой шантажируемой дамой.
А дальше всё одно за другим: у дамы муж – шахматист, алкоголик и безработный по убеждению. Самого героя тоже гонят с работы, но уже совсем нелепо. Логика настолько последовательна и вместе с тем чужда общепринятой, что роман воспринимается, как данность, но никак не как срез общества. Хотя в конечном итоге приходишь к выводу, что так оно всё в жизни и бывает...
Хороший роман. Мне бы хотелось его перевести, а если так, то этим я и займусь в самое ближайшее время. Мне особенно нравится, что книжка у меня уже есть, её не надо искать и, что особо приятно, покупать. Мне нравится покупать книжки, но тут я вхожу в конфликт с пространством. Книги не должны занимать больше половины жизненного пространства. Таково моё теперешнее убеждение.
Subscribe to:
Posts (Atom)
