Лорентийские рассказы
перевод с французского
© Феликс Хушинский
Народ без истории!
Лорд Дюрхам, Высочайший имперский Коммисар и Генерал-Гувернёр Северо-Американской Британии долгие часы сидел за своим письменным столом. Уже ночь водворила тишину в замке Хальдиманд и только большие напольные часы в глубине просторного рабочего кабинета продолжали отсчёт времени.
На углу стола, загруженного книгами и бумагами, свечи в бронзовом канделябре лепили тени, крошили их, придавая странные очертания геральдическому леопарду, который выгибал спину на овальном щите над высоким камином. Лицо Гувернёра, напряжённое и сосредоточенное, чётко вырисовывалось в свете рядом стоящих свечей. Умные и подвижные глаза, плотно сжатые губы, две намечающиеся морщинки от крыльев носа спускались широко огибая углы губ – всегдашняя байроновская маска, отвращающая и притягивающая, столь присущая английским министрам. Сентябрьская ночь была свежа и мужчина накинул на плечи широкий плащ с меховым воротником, из-под которого небрежно свисала золотая цепочка с сапфиром.
Лорд Дюрхам вдруг рывком поднялся и подошёл к распахнутому окну. И снова несравненная панорама, которая с первого вечера его пребывания в стране очаровала его глаза и душу, помогла снять напряжение утомлённых нервов. Трагичный вид развалин замка Сен-Луи вновь привлёк к себе его взгляд. Но для недавнего пришельца из патриаршей Англии эти окаменелые останки, вдохновлявшие мечты старожилов Квебека, оставались немы. А ведь этих разрушенные стены были свидетелями головокружительной истории французской колонизации Америки, её надежд и её крушения. Какое ему до этого дело! Он приехал в мае в страну, чьё недавнее прошлое было известно ему только рядом политических событий. Его миссия заключалась в том, чтобы изучить возможности умиротворения населения и он желал исполнить её незамедлительно, чтобы вернуться в Палату Лордов во всеоружии аргументации, способной сразить его противников.
Но природа волновала и успокаивала этоу страстную и чувственную натуру. В такие моменты из глубин памяти этого эрудита взмывали на могучих крыльях гармоничные строки Шатобриана, воспевающего ночи на диких просторах Нового Света! На высотах Левиса напротив замка Хальдиманд мелькали огоньки, иголочками протыкая тьму. Шелестели листвой невидимые из окна деревья сада, единственный голос ночи, приходящий на смену дневным голосам. Вдали, между Орлеанским островом и отрогами Бомона, поднималась луна, прокладывая по чёрной воде протяжённый канал света, а по этому каналу, по серебряным волнам скользил полуночный парусник, похожий на привидение.
Дюрхам задумался, облокотившись о подоконник и запустив пальцы в свою густую шевелюру. В этот час, будучи так далеко от Англии, Темза, Вестминстер, Букингем показались ему маленькими, незначительными, придуманными!
Этот великий простор, город, так удачно расположенный, чем не столица великого народа! И эта величественная река – королевская дорога ведущая к сердцу великой страны! Кто знает, какие пророчества таятся в книге судеб?
Вдруг в полосе лунного света появилась барка, пересекла её и снова оказалась в тени, а южный ветерок донёс до слуха Гувернёра обрывок песни: «Лети! Лети! О, мой челнок! Нас ожидает счастье!»
Лорд усмехнулся. В своих великих мечтах он позабыл, что земля эта – французская, и вот сама ночь простой песенкой напомнила ему от этом! И неизменный закон ассоциаций вернул его к политике, к тому, над чем он так лихорадочно работал и что оставил на дубовом столе в трёх шагах от окна. О, да! Огромной ошибкой было позволить этой живучей расе французских крестьян целый век укореняться на этой земле, завоёванной Британией силой оружия! Есть только два способа управления побеждённым народом: насильственная его ассимиляция либо автономия, но под неусыпным надзором победителей. Решение, принятое относительно этой страны, было скоропалительным и потому пролилась кровь и потому висельники режут горло честной буржуазии. Мы сами привили им вирус парламентарности и либертизма, и сами же наивно удивляемся последствиям нашей политики... Да! С этим надо покончить раз и навсегда! Если Лондон не желает дать им автономность, то надо действовать энергично и по согласию или силой переплавить всё в единое целое, иначе мы сами будем поддерживать очаг повстанчества, способный однажды испепелить британское могущество на этом континенте.
И снова голос гребцов усилился и слова старой песни зазвучали в ушах Дюрхама: «Лети! Лети! О, мой челнок! Нас ожидает счастье!»
Потом слышно было только скрипение пера, и маленький треугольник чёрной тени бежал вровень с пером. Большие часы пробили полночь. Вскоре Дюрхам, подперев голову левой рукой, уснул.
Три осторожных стука в дверь и на пороге, в проёме двери показалась служанка. Она молода и свежа в белом фартучке поверх чёрного платья с корсажем. На её подносе – чай и лёгкая выпечка, которые обычно кушает гувернёл по окончании своих трудов прежде чем отойти ко сну.
Девушка останавливается. Он красив, этот гордый Лорд, с застывшей мыслью на чертах энергического лица. И вместе с тем она чувствует, что этот блистательный господин, кавалер Большого Креста ордена БанИ – враг её народа, а перо, остро отточенное, оставленное на бумаге – оружие ужасней и могущественней, чем даже факел Кольборна .
Взволнована, она поставила поднос на журнальный столик. Французская канадка, воспитаница урсулинок , она получила хорошее образование. Она читала анналы своей страны и приобщилась к богатой традиции старых монастырей, хранящих, как сокровище, первые страницы нашей истории, истории прекрасной, как народные песни, и чистой, как детство! Были у неё и другие причины любить свою страну и довольно весомые! Её отец, Жан-Луи Бедар был убит при Сен-Шарле , сражаясь за справедливость и свободу. Она видела, как горел родительский дом и потому юная Тереза Бедар, наследница старинной ветви Ришельё, вернулась в места своего детства под покровительство монахинь, её наставниц. Благодаря влиянию одной из монастырских подруг, она получила работу в замке, где эрудиция и умение себя держать обеспечили ей всеобщее уважение.
И вдруг, не потому ли, что воспоминания овладели её сознанием, ей страшно захотелось узнать, что говорят эти страницы, разборсанные по столу. Ей захотелось узнать, что может думать о французских канадцах, вчерашних повстанцах, а теперь либо мёртвых, либо брошенных в тюрьмы, этот широкий лоб, на который неверное пламя свечи проецирует извечную свою игру света и тени. Бесшумно, подобно лунному лучу на паркете пола, она покралась сзади и заглянула через плечо августейшей персоны так, что его дыхание коснулось её лица. А чте если он проснётся! Но нет, он спит глубоко и плечи его равномерно приподнимают мех его воротника.
Она читает... и вдруг её тонкое лицо бледнеет и искажается гримасой. Она дочитала до строк, на которых гувернёр остановил бег своего пера. На самом верху страницы она читает и перечитывает эти слова, начертанные угловатым и надменным почерком, выдающим гордыню и презрение: «То есть народ без истории...»
Только разве она не внучка вольтижёра , сражавшегося при Шатоге , разве не дочь патриота, погибшего под Сен-Шарль? Дрожа от гнева, Тереза выпрямилась и её пылающий взгляд был устремлён то на лживые строки, то на руку с тонкими аристократическими пальцами, на которых блистали бриллианты. Она задыхалась, дочь патриота, и тогда же подумалось ей о девочке одной с ней крови и глубоко верующей, что жила у великой реки и которая вписала несравненную страницу в книгу золотых легенд, наивную и вдохновенную, гордую, чистую, волнующую душу! Эта страница в возмущённом сознании Терезы превратилась в подобие флага, который дрожит, вибрирует, вьётся по ветру. И разве может она, франко-канадка, позволить, чтобы эту страницу смяла, скомкала и выбросила рука британца! В её глазах блещут молнии. Она хватает перо, лежащее тут же, дрожащей рукой обмакивает его в большую серебряную чернильницу и уже уверенной рукой, как предки её держали плуг и шпагу, пишет наискось несколько слов посреди недописанной страницы. Затем, захватив с собой поднос, она бесшумно выходит.
Дюрхам ещё спал.
Мало по малу свечи сгорели, их пламя достигло дна бронзовых чашечек и там погасло. Мало по малу тени захватили комнату, заполонив собою мебель, книги, безделушки на каминной полке, геральдических леопардов, уважив только прямоугольник на паркете, на котором играла луна.
Дюрхам ещё спал.
Радостные крики ласточек, приветствующих утренний свет, разбудили благородного Лорда. Он не сразу понял, что проспал семь часов за своим рабочим столом. Ночной ветерок сбросил на пол несколько листков, но у руки лежала последняя страница и перо на ней. Перо он машинальным жестом отправил в чернильницу, а глаза его не задумываясь пробежали по странице и с удивлением остановились на последних словах, написанных его рукой: «То есть народ без истории...» и тех, написанных пером, с которого текли чернила, большие буквы, написанные с нажимом: «Thou liest, Durham!» .
И этот чудовищный пост-скриптум подписан: «Мадлен де Вершэр»
Губернатор провёл рукой по лбу. Это не сон! Кто мог осмелиться? Он подошёл к окну, повернул страницу к свету и перечитал компрометирующие слова: «Thou liest, Durham!». Солнце вставало за левийскими кряжами. Белый туман стлался по-над водой, скрывая до поры мачты, и флагштоки, и пристани. Но вот уже он рассеивается, становится реже, распадается на лохмотья и его смятение обещает скорую победу дня, солнца, света.
«Мадлен де Вершэр»? Он ещё ни разу не слыхал это имя. Кто это? И потом, кто мог бы скрываться за этим именем? Мысль разыскать нахального смельчака мелькнула и погасла. Дюрхам был слишком утончённым политиком, чтобы не почувствовать двусмысленности своего положения. Он решил никому не рассказывать о случившемся, чтобы не выставлять себя на посмешище. Кроме того неизвестная рука могла знать, что она делает! История, возможно, нечто большее, чем долгая череда веков и преступлений, и звона оружия в кровавых бойнях! Само существование этого простого народа, этой лилии, упавшей с белого полотнища, этих детей Франции, брошенных на произвол судьбы, это приглушённое и нежное пение псалмов, которым жив этот народ под этими небесами, не есть ли то – одна из самых прелестных строф в человеческой поэме?
И несравненные строки элегии Томаса Грея вспомнились ему...
Full many a gem of purest ray serene
The dark unfathom’d caves of ocean bear,
Full many a flower is born to blush unseen,
And waste its sweetness on the desert air.
И вот, заглушая гнев, вызванный словами « Thou liest! », он почувствовал восхищение перед этим гордым жестом, бичующим его.
И по мере того, как светлел горизонт, как жизнь вновь начала петь и улыбаться этому божьему дару, этой лорентийской земле, Лорд Дюрхам, опершись о подоконник, всё ещё держа в руке лист бумаги, успокаивался.
Три лёгких стука в дверь.
- Войдите! А-а! Это вы, мисс! Очень рад вас видеть. Я провёл прескверную ночь и не спущусь к завтраку.
- Ваша Светлость не спали?
- Спал! Но очень плохо! Я вчера забыл перекусить на ночь и зря. Я так устал.
- Ваш чай был готов, Ваша Светлость! Вам надо было только позвонить.
- Эх, мисс! Вы ведь француженка? Вы можете мне помочь.
- С превеликим удовольствием, Ваша Светлость! Только в чём же?
- Скажите, знакомо ли вам имя Мадлен де Вершэр?
Девушка слегка побледнела, но не дрогнула.
- Эта женщина умерла век тому назад!
- А!
- Она прожила долгую жизнь. Но для нас она по-прежнему девочка четырнадцати лет и мы зовём её героиня де Вершэр.
- Вот как! Расскажите мне о ней, мисс. Мне очень нравятся ваши ... легенды прежних лет.
Бедная Тереза, она слегка дрожала. Прямая, белая, как гребёнка в её чёрных волосах, она тем не менее начала свой рассказ, живописуя перед этим иностранцем чудесные картины, в которых на фоне тёмных лесов и голубой реки возникали чудовищные маски ирокезов, испуганные лица стариков и детей, но над всем этим возвышалась фигура маленькой франко-канадки четырнадцати лет в высокой офицерской каске на бастионах с оружием в руках.
- Вот уже два века, Ваша Светлость, как на берегах реки Святого Лаврентия пишется героическая история моего народа. Дочь месьё и мадам де Вершэр жила со своими родителями в маленьком форте на береку реки. Простой частокол окружал церковь и оберегал первых колонистов, передовой отряд французской цивилизации на этом континенте. То было время, когда ирокезы подстерегали всюду, когда каждый куст мог прятать тигра в человеческом обличье и каждый поселенец должен был быть и солдатом тоже. В тех тяжких испытаниях закалялись сердца и души разворачивали полощущиеся на ветру знамёна.
И вот однажды, когда месьё и мадам де Вершэр были он в Монреале, а она в Квебеке, боевой клич ирокезов раздался на опушке леса. В одно мгновение двадцать жнецов были прирезаны и скальпированы. Мадлен была на берегу реки. Ей крикнули: «Спасайся!» Подняв голову, она заметила в ста шагах от неё искажённую ненавистью гримасу полуголого, всего татуированного ирокеза. Не теряя хладнокровия, она бросилась к воротам форта, которые были ещё распахнуты.
И тут, Ваша Светлость, начитаются действительно невероятные подвиги, подобные тем, что воспеты античными поэтами! Форт без защиты: из всего гарнизона только полоумные старики, перепуганные женщины, кричащие от ужаса дети и двое солдат, полумёртвых от страха, которые решают взорвать пороховой склад. Но Мадлен не из тех, кто поддаётся отчаянию! Интуитивно она принимает командование гарнизоном. «Помните, - говорит она двум мальчуганам, своим братьям, которым она только что вручила ружьё, - что сыновья дворянина рождены, чтобы пролить кровь за Господа и за Короля!»
И в тот же миг эта четырнадцатилетняя девочка, водрузив на голову офицерскую каску с плюмажем, оказалась на бастионах.
- Приключение действительно живописное! ... Продолжайте, мисс!
- И Мадлен решительно и умно организует оборону, давая кому оружие, кому утешение, и всем – мужество. Перебегая от одной бойницы к другой и сражая одного ирокеза за другим, ей удаётся убедить врага, что гарнизон форта достаточно велик. День и ночь она на посту. Невозможно без волнения думать об этой удивительной девчонке, затерянной в просторох Нового Света, которая одна за двадцать миль от ближайшей заставы ночь напролёт всматривается в горизонт, вслушивается в ночные шорохи леса и песнь реки, вверив свою душу Богородице, заступницы Квебека, и знает, что в кустах, сверкая глазами, рыщут дикие тигры, покорённые её спокойной решимостью...
Тереза говорила со всё большим воодушевлением, её глаза горели гордостью и голос дрожал от волнения. Для Дюрхама было более или менее ясно, что она могла бы точно сказать, кто был тот смельчак, проникший в его кабинет этот ночью. Но, ничем не выдав себя, он спросил:
- И чем же закончилась эта история?
- Это ещё не конец, Ваша Светлость. Я ещё не сказала вам, как Мадлен удалось увеличить свой гарнизон. Наутро, с восходом солнца меж островов показалась лодка, которая направлялась в форт. Бедняге, его звали Фонтэн, грозила неминуемая гибель. И что, как вы думаете, сделала эта отважная девочка?
- Откуда мне знать, - ответил Дюрхам, улыбаясь, - Я не так чтобы великий вояка. Пальнула из пушки, чтобы предупредить его об опасности?
- Военные так бы и поступили, наверно! Но Мадлен придумала другое. Она распахнула настежь ворота и одна, без оружия направилась к реке, там встретила Фонтэна и неспешным шагом вернулась к своим. Ирокезы, боясь подвоха, не осмелились покинуть прикрытие.
Наконец, через двое суток, без сна и без пищи, одна против целой армии индейцев, Мадлен увидела на горизонте подмогу. Губернатор неизвестно как прознал о случившемся и послал месьё де ла Моннери освободить форт. Мадлен, всё ещё в офицерской каске, решительно двинулась к реке навстречу регулярным войскам и когда командующий ступил на песок, она сняла свою каску, поклонилась и сказала с той чисто французской изящностью, которая ни в чём не уступает нашей отваге: «Месьё! Смените часовых. Вот уже неделю, как они уходят с бастионов. Только после этого я передам вам командование!»
- Право, мисс! Можно подумать, что это песнь из Иллиады!
- Это больше, чем песнь из Иллиады, Ваша Светлость! Это страница истории Канады, французской Канады!
Дюрхам больше не сомневался. Он знал, что та же рука, теперь нервно мнущая кружава передника, написала «Thou liest, Durham!» Но как она смела, эта маленькая французская канадка, и как честна она в своём возмущении. Как благородный человек и как мужчина, он уважал в ней женщину и её поступок.
Он тряхнул своей головой патриция:
- Я благодарю вас, мисс, за увлекательный рассказ, который глубоко взволновал меня. Я не догадывался, что у этой столь юной страны есть уже такие доблестные анналы... Вы говорили с такой горячностью, что, право, я даже подумал, слушая вас, что это не просто рассказ, а речь в защиту чего-то большего!
При последних словах Дюрхам поднялся. Тереза сделала шаг навстречу. Она дрожала, как в лихорадке:
- Я и в самом деле защищала, Ваша Светлость! Я защищала честь своих, французский героизм и его право на уважение, на место под солнцем, на выживание, на свободу!...
Протянув девушке лист бумаги, который он по-прежнему держал в руках, он сказал:
- Позвольте мне, мисс, вручить вам сие без дальнейших объяснений!
И с улыбкой добавил:
- Я понимаю, что форт де Вершэр всё ещё французский, и что, несмотря на прошедший век, тень маленькой Мадлены иной раз возвращается по ночам в замок нести свой дозор!
