Двуязычный сборник этого бельгийского классика. (1855-1916) М.: Радуга, 1984.
Никогда его не понимал, брался многожды, думал, вот-вот откроется мне. Но ни переводы, ни оригинал, собственно, не глянулись мне. Вероятно, я ещё не дорос. Всё мне кажется длинно, занудно, вымучено. Вот перескажу один стишок для примера, чтоб не зря значился в реестре:
Из цикла двенадцать месяцев Февраль, БЕДНЯКИ.
Таковы эти бедные сердца с озёрами плача, бледными, как могильные плиты.
Таковы эти бедные спины, тяжёлые заботами и ношей крыш коричневый домиков среди дюн.
Таковы эти бедные руки, как листья по дорогам, как желтые и мёртвые перед порогом.
Таковы эти бедные глаза, добрые, скромные и озабоченно-грустные, как у тех коров в ненастье.
Таковы эти бедные люди, с жестами усталыми и снисходительными, на которых вымещает свою злобу нищета долгих земных пустошь.
Ну, примерно. Немножко отсебятины, чтобы легче писалось. Но смысл тот же. Занудно, однообразно, тоскливо.
Меняю!
Вивекананда Свами
У меня книжка Четыре йоги, М. Прогресс-Академия 1993. Прикольно. Почти в каждой главе можно найти нечто подобное: «Утверждение громадное, по сути! Но именно оно составляет смысл веданты, который она доказывает и проповедует. С этого утверждения начинается веданта.»
Сохраню, не обменяю, потому что на всякий случай хорошо знать, чем начинается веданта и к чему она ведёт.
Подробно о четырёх йогах. Карма. Раджа. Джняна. Бхакти. Чуете, Востоком пахнет, древностью, мудростью!!! У-у-у-у!
А вы полюбопытствуйте у Википедии, кто такой Вивекананда...
Вознесенский Андрей
О том, как мы с Чугуном ходили к Вознесенскому, я уже говорил. Говорил, что в детстве мне нравилась его манера читать свои стихи. Мне импонировала его стадионность. Теперь всё прошло. Он скончался. Само это грустно. Но все мы смертны. Итак, у меня три сборника А.А. Декларативный Не отрекусь Минск. БелАДИ, 1996, другой Дубовый лист виолончельный, приятен подержать, жёлтая тканевая обложка, уже, правда, слегка порвалась, М.: Художественная литература, 1975. Тогда он гремел, да, мне было тринадцать, как сейчас. А вот и последнее недавнее приобретение за 4 доллария. Ров. М.: Советский писатель, 1989. В продовольственном магазине «Смак» куплен. Ради прозы.
Воннегут Курт
Из серии американская фантастика, том 4. Утопия 14. Почему 14 даже не спрашивайте. Не знаю. А речь всего лишь о роботизации производства. Роботы вытесняют человека. Скоро уж и думать за него будут. Такова идея. Ну и, разумеется, восстание против роботов, а затем – характерно воннегутовское – опять принимаются восстанавливать роботов. Причуда. В загадочном издании: Москва МП «ВСЁ ДЛЯ ВАС» 1992. Пусть будет для коллекции.
Вулф Вирджиния
1882-1941
The time comes when it can’t be said; one’s too shy to say it, he thought, pocketing his sixpence or two of change, setting off with his great bunch held against his body to Westminster to say straight out in so many words (whatever she might think of him), holding out his flowers, “I love you.” Why not? Really it was a miracle thinking of the war, and thousands of poor chaps, with all their lives before them, shovelled together, already half forgotten; it was a miracle. Here he was walking across London to say to Clarissa in so many words that he loved her. Which one never does say, he thought. Partly one’s lazy; partly one’s shy.
Mrs. Dalloway by Virginia Woolf
Миссис Дэллоуэй в серии «азбука-классика» карманное издание 2000 года.
Это вот совершенно так всё и происходит (в моём случае). Столько всего можно сказать и рассказать, столько всего слышится и просится на язык, а приходит момент – и – ничего. Лень или стыдливость? В трёх всего словах: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Ах, да, я забыл про букет цветов. Опять проехал мимо цветочного магазина. Как я всегда проезжаю. Лень или неуверенность в себе? В том, что я имею право потратить эту несчастную десятку...
Тут извиняться не приходится. Этому нет извинений. Это проявление внимания и любви напрямую, а не через какие-то там действия по дому ли, по приготовлению обеда или по ухаживанию за детьми.
То же происходит и со стишками. Когда-то часто выходило посвящение и писалась всякая белиберда, но напрямую, страстно, пусть глупо, но искренне. А теперь – сплошная рефлексия, а как это будет воспринято, а почему именно этот сюжет, не намёк ли, не подсознание ли выползает. И откладываешь, забываешь, потом пожимаешь плечами: какой стишок? Нет, не написалось как-то. А жаль...
Может, решиться, может, потратить, написать, наплевав на все условности нашего быта. Предпочесть действие этому нелепому выжиданию лучшего момента, подходящий обстоятельств. Вот, например, неделю назад я услышал по радио забавную песенку про белый шарф и, как обычно, мне сразу же захотелось её перевести. А потом ещё одну, про которую уже так определённо не скажешь, но тоже мило, и мне захотелось соединить эти две песенки в одну. А потом есть у меня ещё кое-какие музыкальные привязанности, которые мне тоже хотелось бы вплести в этот тематический узор. Но всего этого я не сделал, потому что побоялся эклектичности, не дал себе свободы, не отпустил на волю воображения, НЕ НАШЁЛ ВРЕМЕНИ!
Но ведь сейчас, когда я пишу сие послание, время у меня есть. Так зачем я пишу эту белиберду, вместо того, чтобы сочинять песенку? А вот!
В метро была такая давка,
Но всё же удалось присесть,
Чтоб почитать... Сосед мой чавкал,
Жевал, сопел, как будто съесть
Несчастный бутерброт – задача
И сверхзадача для него.
А я читала, чуть не плача
Про то... забыла уж про что.
Сосед мой дикий был, как викинг,
Но белый шарф его красив,
И вязка не простая – вивинг,
А где купил – поди спроси.
Не принято, подумать может,
Что пристаю, не просто так...
Вот так, всегда одно и тоже,
Условности... без них – никак.
А может быть ему связала
Подруга этот белый шарф.
Искусница, которых мало,
А он ей сделал малыша.
Вот бред! Постой! Берри-УКАМ! Эй!
Сейчас, простите! выходить!
Скорей, пустите же!
Пора мне
Остепениться, поостыть.
Шарфы и викинги с малюткой,
Искусницы и бутерброт,
Жизнь преглупейшая, не шутка,
А, может быть, наоборот!
Всё так серьёзно и помпезно,
Метро, вагоны и толпа.
Насилу вылезла. Прелестно.
Вперёд! На приступ! Лепота!
Дерзать и грызть науки камень,
Опять и вновь дерзать и грызть.
Вот станция «Берри-УКАМ» и
Куда теперь – наверх и ввысь!
Ступеньки или эскалатор?
По эскалатору – бегом!
Ведь я спешу, как рыцарь в латах,
С щитом, забралом и копьём!
Зима, тяжёлая одежда,
Мне сумка – щит, а что – копьё?
Копьё, наверное, надежда,
Что всех пронзит и всё про всё!
Хотелось бы зайти в кафешку,
Одной? Тоска... а всё ж, зайдём...
Поговорим. Ах, все мы пешки,
А как хотелось быть ферзём.
Тот белый шарф, конечно, клёвый,
И мне б такой, вот был бы шарм.
Связать себе? Купить готовый?...
Смотри-ка, вон он, белый шарф!
Спешит за мной, плечистый мальчик.
Зачем-то глянулась ему?
Вдруг – не за мной, сверну – иначе
Не угадать мне что к чему?
Идёт за мной, ускорю шаг я
Пусть поторопиться слегка.
Зелёный плащ и эта шапка-
Не разглядишь издалека.
Походка плавная, в движеньях –
Полёт, стремительность и строй.
Так хочется сказать, мгновенье,
Остановись, куда? Постой!
Так хочется – настиг и обнял,
И носом в шею, чтоб мороз
По коже. Снега хлопья,
Фонарь, букет, немой вопрос...
Ответ немой, ответ мгновенный,
Я потерялась, я в тебе.
Мой милый... и самозабвенно
Всё вверх. Всё ввысь, за твердь небес.
И кадры, хаосом, наскоком,
В отеле номер, берег, мост,
И пальцем ты отводишь локон,
И взгляд, и свет колючих звёзд.
Прыжок, полёт, зигзаг дороги,
Обрыв на зимнюю грозу,
Мой милый, близкий и далёкий,
Как фотоаппарата зум.
Скорей, ещё быстрей, шагаю,
Сама себя не узнаю,
Лечу! Объятья раскрываю,
Как крылья! Как судьбу мою
Тебя встречаю... Обернулась –
Он – в двух шагах! Ко мне, скорей!
Я вся – твоя! Ждала... Качнуло
К нему на грудь, давай, смелей!
Целуй меня, ласкай, отрада!
С тобой навеки! Я вольна!
Мне – только ты! Других не надо!
Ты чё, психованная! Ладно!
Книжонку обронила, на!
Дана Ростикам 23 декабря 2011
Вундт Вильгельм (1832-1920)
Большую, долгую жизнь прожил мужик. Оно чувствуется, его учёность, фраза настолько труднопроходима, что приходится использовать мачете логики, чтобы добраться до смысла. Перевод из рук вон плох. Имя переводчика не указано, текст перепечатан по изданию Космос, 1912. Возможно, что тогда и не указывали имени переводчика. А издательский дом «Питер» в 2001 году не потрудился даже вычитать текст, столько всяких разных ошибок и опечаток. Но как исторический материал (с научной точки зрения, как мне кажется, сильно устаревший) книжка имеет право на существование. Вот и существует. Желающих обменять на эту что-либо стоящее – просим милости!
Из серии Психология классика.
Высоцкий Владимир Семёнович (1938-1980)
Теперь его почитают. Много печатают. А мои дети знают, что я его люблю и часто слушаю его записи. Ася была в России в 2011 году, вот и привезла мне его сборничек с золотым тиснением Ни единою буквой не лгу... и его портретом в овальной рамке. Слащавое издание. Совокупно два московских издательства сподобились Астрель и ACT. Милые иллюстрации. Больше сказать нечего. Тексты... которые звучат, кричат, надрывают душу. За которыми слышны голос и гитара.
Совершенно случайно пришла ко мне книжка воспоминаний Высоцкого и о нём. Оттепель, перестройка, Советская Россия 1989 год. Такое издательство. Российское и ещё советское, но уже Высоцкий стал признанным и о нём воспоминают родственники, друзья и признанные поэты... другие. Загадочное чтение для ностальгично настроенных людей.
Тоже в обменный фонд. Хотя... может быть, я один из таких ностальгичных?
