Адам Багдасарян
Французский поцелуй
Французский поцелуй
(перевод с английского мой)
Меня на день рожденья пригласили за девять дней. Это был день рожденья Мэгги, и мне Мэгги нравилась, а если верить её записочкам, которые она мне посылала, то и я ей нравился. По её записочками выходило, что я ей нравился в первую очередь, Дайл Кёниг во вторую, а Вэйн Ратнер в третью. Я стал нравиться в первую очередь с того дня, когда я, споткнувшись на лестнице в библиотеке, пролетел через весь холл и врезался головой в стену. Я лично ничего особенно романтичного в этом эпизоде не видел, но только когда я в медпункте пришёл в сознание, то в моём кармане оказалась записочка от Мэгги, мол, она надеется, что с головой у меня всё в порядке и что теперь я буду нравиться ей больше, чем кто-либо другой, и это на всю её жизнь.
Это было само по себе офигенно, потому что Мэгги Мэн была самая красивая девчонка во всех шестых классах. Никто не мог сказать, как так получается, но стоило только побыть рядом с ней пять или десять секунд, как таинственные и неуловимые силы начинали одурманивать голову и не позволяли дышать.
Перед вечеринкой я семь раз зачёсывал так и этак свои волосы, пока не убедился в том, что сделать с ними ничего нельзя, и что мне, наверно, придётся, когда вырасту, носить шляпу не снимая. Я вглядывался в своё лицо и находил его бледноватым, без каких-либо признаков щетины на подбородке, и всё же, отвесив себе пару пощёчин, чтобы кровь прилила к щекам, счёл свой внешний вид, за исключением волос, идеальным.
Когда моя мама везла меня на день рожденья, предстоящий вечер представлялся мне рядом заманчивых картинок. Я знал, что этот вечер запомнится: Пока все остальные будут бессмысленно топтаться на месте, мы с Мэгги будем предаваться самым эмоциональным и романтическим переживаниям, которые станут примером для всех будущих шестых классов. Сперва мы потанцуем, а потом она скажет, что любит меня или что я ей безумно нравлюсь. «Я даже не думала, что настолько», - скажет она мне.
«Я тоже», - отвечу я. Или что-то в этом роде.
Когда мама меня высадила, а ещё раз оглядел себя и пошёл по дорожке, выложенной кирпичами, к дому Мэгги. Позвонив в дверь, я успел проверить молнию на ширинке.
- Здравствуй, Вильям, - сказала миссис Мэн.
- Здравствуйте, миссис Мэн, - сказал я, удивляясь про себя, как у такой обалденной девчонки может быть такая матрона мать.
- Вечеринка будет в гостинной, - сказала она, проведя меня мимо чудовищной японской напольной вазы и портрета мистера Мэна.
Войдя в гостинную, я стал конфузливо осматриваться. Как обычно, девчонки жужжали с одной стороны, шептались, хихикали группками по три-четыре, а напротив пацаны демонстрировали свои бицепсы, сравнивая, у кого больше, высмеивали наряды других, а в целом вели себя скованно и неуютно.
Я прежде всего высмотрел Мэгги. Она стояла с девчоночьей стороны и беседовала с Кэти Колтер и Жоанн Либерман. Заметив меня, Жоанн шепнула что-то на ухо Мэгги, Мэгги повернулась ко мне, улыбнулась и двинулась мне навстречу. Последние девять дней мы с ней только обменивались записочками и времени поговорить с глазу на глаз у нас особенно не было, так что я даже занервничал, пока она ко мне приближалась. Я напомнил себе, что как-никак она моя, и значит беспокоиться не о чем. И доказывать ничего не надо. Эта мысль поуспокоила мой пульс и нормализовала кровяное давление.
- Приветик, - сказала она.
- Приветик.
На тот момент это было всё, что я мог сказать. От одного его вида у меня куда-то делось дыхание.
- Ты попробовал уже луковый соус? – спросила она.
- Нет ещё, а что? Вкусный?
Она кивнула: «Это я приготовила.»
Мне хотелось сказать, мол, конечно, если ты приготовила, то ясно, что мне понравится, но получилось сказать только «О-о!»
В этот момент к ней прямиком через всю комнату подошла Жоанн, скорчила мне рожу и что-то шепнула ей в ухо.
- Мне кажется, Жоанн надо что-то сказать мне, - извинилась Мэгги.
- Конечно, - сказал я, ещё раз напомнив себе, что этот вечер мой и что последнее слово обязательно должно быть за мной, добавил, - Первый медленный танец – мой?
- Да! – сказала Мэгги.
Я могу сказать, что то, как она сказала это «да!» означало, что я могу смаковать мою победу в окружении друзей и прочих.
- Ты пойдёшь выйдешь с Мэгги? – спросил у меня Майк Дихтер.
- Могу.
- Иди с ней в туалет, - посоветовал Кевин Кокс, - мы уже ходили туда с Айлин.
- В какой туалет?
- Внизу, под лестницей. На целый час.
Час, я так понимаю, был рекордом. Прежний, год назад, равнялся пятидесяти секундам.
- Когда ты выходил с Айлин на час?
- Две недели назад. Хочешь, спроси у неё.
Мне пришлось ждать пятнадцать минут первого медленного танца, а когда наконец вот он, я вразвалочку пошёл к Мэгги за тем, что мне причиталось, чего никогда прежде не случалось, и сказал: «Пойдём потанцуем?». Она кивнула, разумеется, и оттого, что всё шло, как по маслу, в голове у меня слегка зазвенело.
Я вывел её на середину, положил свою правую руку ей на талию, а её правую руку взял в левую и мы начали расплавляться. Никогда прежде я не держал никого горячее и мягче. Никогда прежде не сжимал я тело, которое настолько соответствовало моему.
Пока мы благополучно покачивались в объятиях друг друга, я вдруг осознал, что мы в центре внимания, что все девчонки хотели бы оказаться на месте Мэгги, а все мальчишки хотели сейчас оказаться на моём месте, чтобы танцевать с Мэгги. На половине песни Мэгги приникла головой к моему плечу, а в моей голове творилось какое-то озарение, и все краски в комнате стали горячее и приглушённей.
Когда песня кончилась, я посмотрел на Мэгги. Говорить было нечего, даже и пытаться не стоило, и я просто улыбнулся и она мне улыбнулась и мы разошлись по разные стороны.
После того, как голова моя прояснилась, я почувствовал себя уверенней и как никогда прежде хозяином положения. Мэгги была моя, её лицо, волосы, губы, руки, плечи, ноги, голос и всё было магическим образом моим, и я чувствовал себя на голову, а то и на две выше всех прочих пацанов. Удовлетворённый я удалился в дальний угол, чтобы и дальше упиваться ощущением обладания. К сожалению меня сейчас же окружили друзья-приятели.
- Почему бы тебе не выйте с ней? – спросил меня Кевин.
- Надо будет – выйду.
- Она тоже хочет выйти с тобой.
- Откуда ты знаешь?
- Жоанн сказала.
- Что она сказала?
- Что Мэгги хочет выйти с Вилли.
Всё сложилось лучше некуда. Через двадцать минут мы играли в бутылочку. Все встали в круг и по очереди выходили на середину и раскручивали бутылку. Я смотрел на это снисходительно, зная в душе, что только один мальчишка и только одна девчонка и только один поцелуй что-то значат во всех оборотах бутылки.
Я, когда подошла моя очередь крутить бутылку, вышел на середину и посмотрел на Мэгги. Это был затаённый, но властный взгляд, от которого все девчонки стали перешёптываться. Тогда я сильно крутанул бутылку, глядя на единственный возможный выбор и когда так и случилось, все захлопали.
Мэгги стояла, словно зачарованная этим неизбежным и неостановимым движением судьбы, а потом поплыла мне навстречу. Мы какой-то момент пристально смотрели друг на друга, потом поцеловались, но так лирично, так трансцендентально, что удивили наших друзей, сбили с толку наших врагов и всех ввергли в молчаливый ступор. Затем наши губы неохотно разъединились и мы вернулись на свои места в кругу. Конечно, с этого момента всё это кручение бутылки потеряло всякий смысл. Ещё три или четыре раза крутнули, но это было уже не то и круг распался.
Теперь я знал, что момент настал. Подготовка кончилась, моя девушка ждала, и мне ничего другого не оставалось, как только сделать эти семь шагов, разделяющих нас, сказать что-то соблазнительное и увести её в какое-нибудь потаённое место. Я шёл к ней, и она отвернулась от подруги и смотрела на меня. В тот момент всё в ней, казалось, говорило «да!» - «Да! Спроси меня», «Да! Я хочу», «Да! Ты можешь», «Да! Да! Да!». А дело было чрезвычайно конфиденциальное; я подошёл, я посмотрел ей в глаза, я положил руку ей на плечо, я наклонился к её уху, чтобы прошептать: «Хочешь выйти со мной?»
Мне самому показалось это слишком грубым, но всё равно она кивнула.
Пока мы выходили из комнаты, я чувствовал на своих плечах тяжесть четырёх дюжин глаз. Я знал, что каждый из них понимал куда и зачем мы идём, и что мы уносим с собой их мечты и надежды. Я также знал, что не должен разочаровать их. И для этого мне надо было всего-то взять Мэгги, то есть взять её лицо в руки, насколько возможно сильно прижать её губы к своим и покачивать головой из стороны в сторону пока не задрожат её колени или пока она не приподнимет одну ногу, согнув её в колене. Я не знал, что за научный закон заставляет их поднимать ногу, но я посмотрел достаточно фильмов, чтобы знать, что именно так всё и происходит и что именно это должно произойти с Мэгги.
«Сюда», - сказала она, открывая дверь в ванную.
Мы вошли и она включила свет, закрыла дверь и обвила мне шею руками. Я знал, что теперь я должен выключить свет, взять её лицо в руки и поцеловать её. И я выключил свет (погрузив нас в кромешную тьму), взял в руки то, что считал её лицом и прижал свои губы к её подбородку.
- Подожди, - сказал я и снова включил свет, - Я ничего не вижу.
Несколько секунд я вглядывался с её лицо, чтобы запомнить точное расположение её губ, выключил свет и поцеловал её нос.
- Ты, наверно, повернула голову, - сказал я, включая свет.
- Я не поворачивала.
- Давай сначала поцелуемся, а потом я выключу свет.
Что мы и сделали.
После десяти или пятнадцати секунд целования и тихого постанывания от удовольствия, я заметил, что одна моя ноздря закрыта её носом, а другая прижата её щекой. И получалось, что дышать мне нечем. Я попробовал найти способ целоваться и дышать при этом, но ничего не получилось. Как я ни двигал головой, её нос и щека по прежнему мешали мне дышать. Я не хотел говорить ей об этом, чтобы, конечно, не прервать нарастание страсти, которая, я был уверен, уже охватила нас обоих, поэтому продолжал целовать и постанывать, двигая головой вперёд и назад. Теперь лицо у меня пылало, так что я подумал даже, что у меня поднялась температура. Ещё я знал, что если сейчас же не вдохну, то потеряю сознание. И я попробовал открыть рот, но вместо воздуха получил её язык.
Я был совсем не готов к этому и моя голова подалась немного назад. Мне никогда прежде не доводилось ощущать чужой язык у себя во рту и я не вполне представлял себе, что мне надо было делать. Я попробовал засунуть свой язык в рот Мэгги, но это мне вообще не понравилось и я сосредоточился на попытке вдохнуть воздух уголком рта. Это не должно было быть слишком сложным предприятием, но чем больше я отклонялся назад, чтобы вдохнуть, тем страстнее и неуёмней она прижималась ко мне. Теперь моя голова была запрокинута дальше некуда, а её голова двигалась всё вперёд и я уже не знал, у кого должны дрожать коленки и кто должен чувствовать себя хозяином положения.
За мгновение до момента, когда мои лёгкие готовы были взорваться, я положил руки на то место, где скоро у неё будет грудь, отклеил своё лицо он лица Мэгги и включил свет.
- Что случилось? – спросила она.
- Я не могу дышать, - сказал я, - извини. Подожди.
Она ждала, а я глубоко вдыхал и выдыхал несколько раз подряд, потом выключил свет и поцеловал её нос. Снова!
- Извини, - сказал я, включил свет, - Давай сперва поцелуемся.
И мы поцеловались, а я выключил свет, и прежде чем я успел что-либо сообразить, дышать мне уже было нечем, а её язык опять оказался у меня во рту. Я постарался своим языком вытолкнуть её язык из своего рта обратно в её рот, но ей это так понравилось, что она опять начала стонать, и мне, похоже, ничего другого не оставалось, как только стонать вместе с ней.
Тогда же я подумал, интересно, сколько времени мы уже целуемся? Я знал, что побить рекорд шансов у меня нет, но я хотел выдержать сколько-нибудь достойное время. Так что пока мы вместе мычали и без конца наклоняли головы из стороны в сторону, я решил, что десяти минут будет довольно, а это получается надо считать до шестисот. Когда я досчитал до двадцати семи, я заметил, что щёки у нас с одной стороны горячее и мокрее. Ещё через секунду я осознал, что мокрость эта течёт, и течёт она из угла моего рта, через который я всасывал воздух. Таким образом у меня было три выбора: перестать целовать Мэгги, извиниться и вернуться на вечеринку; повернуть голову в другую сторону и всасывать воздух через другой угол рта; либо не обращать внимания, надеясь, что она тоже ничего не заметит. Я выбрал последнее, продолжая счёт, но когда я добрался до двухсот двадцати шести, терпеть стало невозможно. Я опять отклеил своё лицо от лица Мэгги, включил свет и сказал как только мог учтиво: «Может быть, вернёмся обратно?»
Она посмотрела на меня секунду, как мне показалось изучающе, потом кивнула.
Мы вернулись, и все вокруг были удивлены и растеряны. Мэгги ушла на девчоночью половину, где начала рассказывать свою версию случившегося, а я упал в кресло на мальчишечьей половине и меня тут же окружили приятели и злопыхатели, ну, как там всё было? «Влажно, темно, удушливо, горячо и неудобно», - мог бы я им сказать, но стоило мне взглянуть в из жадные, горящие глаза, и у меня нашлись силы только на один выход: «Кайф».
Это было последнее, что я мог для них сделать.
Меня на день рожденья пригласили за девять дней. Это был день рожденья Мэгги, и мне Мэгги нравилась, а если верить её записочкам, которые она мне посылала, то и я ей нравился. По её записочками выходило, что я ей нравился в первую очередь, Дайл Кёниг во вторую, а Вэйн Ратнер в третью. Я стал нравиться в первую очередь с того дня, когда я, споткнувшись на лестнице в библиотеке, пролетел через весь холл и врезался головой в стену. Я лично ничего особенно романтичного в этом эпизоде не видел, но только когда я в медпункте пришёл в сознание, то в моём кармане оказалась записочка от Мэгги, мол, она надеется, что с головой у меня всё в порядке и что теперь я буду нравиться ей больше, чем кто-либо другой, и это на всю её жизнь.
Это было само по себе офигенно, потому что Мэгги Мэн была самая красивая девчонка во всех шестых классах. Никто не мог сказать, как так получается, но стоило только побыть рядом с ней пять или десять секунд, как таинственные и неуловимые силы начинали одурманивать голову и не позволяли дышать.
Перед вечеринкой я семь раз зачёсывал так и этак свои волосы, пока не убедился в том, что сделать с ними ничего нельзя, и что мне, наверно, придётся, когда вырасту, носить шляпу не снимая. Я вглядывался в своё лицо и находил его бледноватым, без каких-либо признаков щетины на подбородке, и всё же, отвесив себе пару пощёчин, чтобы кровь прилила к щекам, счёл свой внешний вид, за исключением волос, идеальным.
Когда моя мама везла меня на день рожденья, предстоящий вечер представлялся мне рядом заманчивых картинок. Я знал, что этот вечер запомнится: Пока все остальные будут бессмысленно топтаться на месте, мы с Мэгги будем предаваться самым эмоциональным и романтическим переживаниям, которые станут примером для всех будущих шестых классов. Сперва мы потанцуем, а потом она скажет, что любит меня или что я ей безумно нравлюсь. «Я даже не думала, что настолько», - скажет она мне.
«Я тоже», - отвечу я. Или что-то в этом роде.
Когда мама меня высадила, а ещё раз оглядел себя и пошёл по дорожке, выложенной кирпичами, к дому Мэгги. Позвонив в дверь, я успел проверить молнию на ширинке.
- Здравствуй, Вильям, - сказала миссис Мэн.
- Здравствуйте, миссис Мэн, - сказал я, удивляясь про себя, как у такой обалденной девчонки может быть такая матрона мать.
- Вечеринка будет в гостинной, - сказала она, проведя меня мимо чудовищной японской напольной вазы и портрета мистера Мэна.
Войдя в гостинную, я стал конфузливо осматриваться. Как обычно, девчонки жужжали с одной стороны, шептались, хихикали группками по три-четыре, а напротив пацаны демонстрировали свои бицепсы, сравнивая, у кого больше, высмеивали наряды других, а в целом вели себя скованно и неуютно.
Я прежде всего высмотрел Мэгги. Она стояла с девчоночьей стороны и беседовала с Кэти Колтер и Жоанн Либерман. Заметив меня, Жоанн шепнула что-то на ухо Мэгги, Мэгги повернулась ко мне, улыбнулась и двинулась мне навстречу. Последние девять дней мы с ней только обменивались записочками и времени поговорить с глазу на глаз у нас особенно не было, так что я даже занервничал, пока она ко мне приближалась. Я напомнил себе, что как-никак она моя, и значит беспокоиться не о чем. И доказывать ничего не надо. Эта мысль поуспокоила мой пульс и нормализовала кровяное давление.
- Приветик, - сказала она.
- Приветик.
На тот момент это было всё, что я мог сказать. От одного его вида у меня куда-то делось дыхание.
- Ты попробовал уже луковый соус? – спросила она.
- Нет ещё, а что? Вкусный?
Она кивнула: «Это я приготовила.»
Мне хотелось сказать, мол, конечно, если ты приготовила, то ясно, что мне понравится, но получилось сказать только «О-о!»
В этот момент к ней прямиком через всю комнату подошла Жоанн, скорчила мне рожу и что-то шепнула ей в ухо.
- Мне кажется, Жоанн надо что-то сказать мне, - извинилась Мэгги.
- Конечно, - сказал я, ещё раз напомнив себе, что этот вечер мой и что последнее слово обязательно должно быть за мной, добавил, - Первый медленный танец – мой?
- Да! – сказала Мэгги.
Я могу сказать, что то, как она сказала это «да!» означало, что я могу смаковать мою победу в окружении друзей и прочих.
- Ты пойдёшь выйдешь с Мэгги? – спросил у меня Майк Дихтер.
- Могу.
- Иди с ней в туалет, - посоветовал Кевин Кокс, - мы уже ходили туда с Айлин.
- В какой туалет?
- Внизу, под лестницей. На целый час.
Час, я так понимаю, был рекордом. Прежний, год назад, равнялся пятидесяти секундам.
- Когда ты выходил с Айлин на час?
- Две недели назад. Хочешь, спроси у неё.
Мне пришлось ждать пятнадцать минут первого медленного танца, а когда наконец вот он, я вразвалочку пошёл к Мэгги за тем, что мне причиталось, чего никогда прежде не случалось, и сказал: «Пойдём потанцуем?». Она кивнула, разумеется, и оттого, что всё шло, как по маслу, в голове у меня слегка зазвенело.
Я вывел её на середину, положил свою правую руку ей на талию, а её правую руку взял в левую и мы начали расплавляться. Никогда прежде я не держал никого горячее и мягче. Никогда прежде не сжимал я тело, которое настолько соответствовало моему.
Пока мы благополучно покачивались в объятиях друг друга, я вдруг осознал, что мы в центре внимания, что все девчонки хотели бы оказаться на месте Мэгги, а все мальчишки хотели сейчас оказаться на моём месте, чтобы танцевать с Мэгги. На половине песни Мэгги приникла головой к моему плечу, а в моей голове творилось какое-то озарение, и все краски в комнате стали горячее и приглушённей.
Когда песня кончилась, я посмотрел на Мэгги. Говорить было нечего, даже и пытаться не стоило, и я просто улыбнулся и она мне улыбнулась и мы разошлись по разные стороны.
После того, как голова моя прояснилась, я почувствовал себя уверенней и как никогда прежде хозяином положения. Мэгги была моя, её лицо, волосы, губы, руки, плечи, ноги, голос и всё было магическим образом моим, и я чувствовал себя на голову, а то и на две выше всех прочих пацанов. Удовлетворённый я удалился в дальний угол, чтобы и дальше упиваться ощущением обладания. К сожалению меня сейчас же окружили друзья-приятели.
- Почему бы тебе не выйте с ней? – спросил меня Кевин.
- Надо будет – выйду.
- Она тоже хочет выйти с тобой.
- Откуда ты знаешь?
- Жоанн сказала.
- Что она сказала?
- Что Мэгги хочет выйти с Вилли.
Всё сложилось лучше некуда. Через двадцать минут мы играли в бутылочку. Все встали в круг и по очереди выходили на середину и раскручивали бутылку. Я смотрел на это снисходительно, зная в душе, что только один мальчишка и только одна девчонка и только один поцелуй что-то значат во всех оборотах бутылки.
Я, когда подошла моя очередь крутить бутылку, вышел на середину и посмотрел на Мэгги. Это был затаённый, но властный взгляд, от которого все девчонки стали перешёптываться. Тогда я сильно крутанул бутылку, глядя на единственный возможный выбор и когда так и случилось, все захлопали.
Мэгги стояла, словно зачарованная этим неизбежным и неостановимым движением судьбы, а потом поплыла мне навстречу. Мы какой-то момент пристально смотрели друг на друга, потом поцеловались, но так лирично, так трансцендентально, что удивили наших друзей, сбили с толку наших врагов и всех ввергли в молчаливый ступор. Затем наши губы неохотно разъединились и мы вернулись на свои места в кругу. Конечно, с этого момента всё это кручение бутылки потеряло всякий смысл. Ещё три или четыре раза крутнули, но это было уже не то и круг распался.
Теперь я знал, что момент настал. Подготовка кончилась, моя девушка ждала, и мне ничего другого не оставалось, как только сделать эти семь шагов, разделяющих нас, сказать что-то соблазнительное и увести её в какое-нибудь потаённое место. Я шёл к ней, и она отвернулась от подруги и смотрела на меня. В тот момент всё в ней, казалось, говорило «да!» - «Да! Спроси меня», «Да! Я хочу», «Да! Ты можешь», «Да! Да! Да!». А дело было чрезвычайно конфиденциальное; я подошёл, я посмотрел ей в глаза, я положил руку ей на плечо, я наклонился к её уху, чтобы прошептать: «Хочешь выйти со мной?»
Мне самому показалось это слишком грубым, но всё равно она кивнула.
Пока мы выходили из комнаты, я чувствовал на своих плечах тяжесть четырёх дюжин глаз. Я знал, что каждый из них понимал куда и зачем мы идём, и что мы уносим с собой их мечты и надежды. Я также знал, что не должен разочаровать их. И для этого мне надо было всего-то взять Мэгги, то есть взять её лицо в руки, насколько возможно сильно прижать её губы к своим и покачивать головой из стороны в сторону пока не задрожат её колени или пока она не приподнимет одну ногу, согнув её в колене. Я не знал, что за научный закон заставляет их поднимать ногу, но я посмотрел достаточно фильмов, чтобы знать, что именно так всё и происходит и что именно это должно произойти с Мэгги.
«Сюда», - сказала она, открывая дверь в ванную.
Мы вошли и она включила свет, закрыла дверь и обвила мне шею руками. Я знал, что теперь я должен выключить свет, взять её лицо в руки и поцеловать её. И я выключил свет (погрузив нас в кромешную тьму), взял в руки то, что считал её лицом и прижал свои губы к её подбородку.
- Подожди, - сказал я и снова включил свет, - Я ничего не вижу.
Несколько секунд я вглядывался с её лицо, чтобы запомнить точное расположение её губ, выключил свет и поцеловал её нос.
- Ты, наверно, повернула голову, - сказал я, включая свет.
- Я не поворачивала.
- Давай сначала поцелуемся, а потом я выключу свет.
Что мы и сделали.
После десяти или пятнадцати секунд целования и тихого постанывания от удовольствия, я заметил, что одна моя ноздря закрыта её носом, а другая прижата её щекой. И получалось, что дышать мне нечем. Я попробовал найти способ целоваться и дышать при этом, но ничего не получилось. Как я ни двигал головой, её нос и щека по прежнему мешали мне дышать. Я не хотел говорить ей об этом, чтобы, конечно, не прервать нарастание страсти, которая, я был уверен, уже охватила нас обоих, поэтому продолжал целовать и постанывать, двигая головой вперёд и назад. Теперь лицо у меня пылало, так что я подумал даже, что у меня поднялась температура. Ещё я знал, что если сейчас же не вдохну, то потеряю сознание. И я попробовал открыть рот, но вместо воздуха получил её язык.
Я был совсем не готов к этому и моя голова подалась немного назад. Мне никогда прежде не доводилось ощущать чужой язык у себя во рту и я не вполне представлял себе, что мне надо было делать. Я попробовал засунуть свой язык в рот Мэгги, но это мне вообще не понравилось и я сосредоточился на попытке вдохнуть воздух уголком рта. Это не должно было быть слишком сложным предприятием, но чем больше я отклонялся назад, чтобы вдохнуть, тем страстнее и неуёмней она прижималась ко мне. Теперь моя голова была запрокинута дальше некуда, а её голова двигалась всё вперёд и я уже не знал, у кого должны дрожать коленки и кто должен чувствовать себя хозяином положения.
За мгновение до момента, когда мои лёгкие готовы были взорваться, я положил руки на то место, где скоро у неё будет грудь, отклеил своё лицо он лица Мэгги и включил свет.
- Что случилось? – спросила она.
- Я не могу дышать, - сказал я, - извини. Подожди.
Она ждала, а я глубоко вдыхал и выдыхал несколько раз подряд, потом выключил свет и поцеловал её нос. Снова!
- Извини, - сказал я, включил свет, - Давай сперва поцелуемся.
И мы поцеловались, а я выключил свет, и прежде чем я успел что-либо сообразить, дышать мне уже было нечем, а её язык опять оказался у меня во рту. Я постарался своим языком вытолкнуть её язык из своего рта обратно в её рот, но ей это так понравилось, что она опять начала стонать, и мне, похоже, ничего другого не оставалось, как только стонать вместе с ней.
Тогда же я подумал, интересно, сколько времени мы уже целуемся? Я знал, что побить рекорд шансов у меня нет, но я хотел выдержать сколько-нибудь достойное время. Так что пока мы вместе мычали и без конца наклоняли головы из стороны в сторону, я решил, что десяти минут будет довольно, а это получается надо считать до шестисот. Когда я досчитал до двадцати семи, я заметил, что щёки у нас с одной стороны горячее и мокрее. Ещё через секунду я осознал, что мокрость эта течёт, и течёт она из угла моего рта, через который я всасывал воздух. Таким образом у меня было три выбора: перестать целовать Мэгги, извиниться и вернуться на вечеринку; повернуть голову в другую сторону и всасывать воздух через другой угол рта; либо не обращать внимания, надеясь, что она тоже ничего не заметит. Я выбрал последнее, продолжая счёт, но когда я добрался до двухсот двадцати шести, терпеть стало невозможно. Я опять отклеил своё лицо от лица Мэгги, включил свет и сказал как только мог учтиво: «Может быть, вернёмся обратно?»
Она посмотрела на меня секунду, как мне показалось изучающе, потом кивнула.
Мы вернулись, и все вокруг были удивлены и растеряны. Мэгги ушла на девчоночью половину, где начала рассказывать свою версию случившегося, а я упал в кресло на мальчишечьей половине и меня тут же окружили приятели и злопыхатели, ну, как там всё было? «Влажно, темно, удушливо, горячо и неудобно», - мог бы я им сказать, но стоило мне взглянуть в из жадные, горящие глаза, и у меня нашлись силы только на один выход: «Кайф».
Это было последнее, что я мог для них сделать.
