Из книги Тараса Греско
Чертеблюзы
В наши дни легенды, окружающие скудное наследие Эмиля Неллигана, практически заслоняют его поэзию. Тем более трудно увидеть за этими мифами живого человека. Неллиган отныне национальный символ. Монреальский поэт-символист конца девятнадцатого века, писавший в духе Поля Верлена и Жерара де Нерваля. О нём больше говорят, чем его читают. Его жизнь экранизирована (фильм Неллиган Робера Фавро 1991), воспета (романтическая опера по либретто Мишеля Трамбле) и даже станцована (по хореографии Анн Дичборн 1976). Одна из редких фотографий, оставшихся после него, показывает нам молодого человека, чем-то слегка обеспокоенного, с высоким лбом и вьющейся шевелюрой певца богемы. Эта фотография стала эмблемой романтизма, такой же, как соответствующая фотография Рембо. Французы сподобились построить мифологию богемы на Бодлере и Верлене, Лотреамоне и других поэтах-декадентах, квебекцы возложили на хрупкие плечи паренька, написавшего сотню стихов, исчезающих подобно дыму, все свои романтические порывы.
Эмиль Неллиган действительно жил (с 1879 по 1941, если верить датам, выгравированным на надгробном камне, что на кладбище, на королевской горе). Его отец-ирландец был почтовым служащим. Он женился на французской канадке и эта мелкобуржуазная семья относительно комфортабельно проживала в Монреале. Эмиль разочаровывал родителей и тем, что учился без блеска, и тем, что в конце концов забросил учёбу ради стишат на манер Бодлера и Роденбаха, и тем, что стал самым молодым членом монреальской литературной школы. Подобно Рембо (знаменитому своим Пьяным кораблём, 1871), французскому поэту и пламенному дебоширу, блуждавшему по Парижу, покинув суровый очаг своей бедствующей матери, Неллиган тоже написал практически всё сколько-нибудь ценное до своих двадцати лет. Как Рембо, закончивший свой жизненный путь в забвении и молчании изгнания, став мелким торговцем в северной Африке, Неллиган тоже после бурной и продуктивной юности вёл вегетативный образ жизни. В 1899 году ему поставили диагноз, преждевременная деменция, неизлечимая форма шизофрении, и он провёл остававшиеся ему сорок два года жизни в психиатрической лечебнице.
В художественном изложении, особенно в либретто Мишеля Трамбле и в фильме Робера Фавро, Неллиган предстаёт мучеником эдипова треугольника: злобный филистер отец и мать с её удушающей любовью. Типично квебекская проблема саги poète maudit «проклятого поэта» связана с отказом отца говорить на французском. Фильм Фавро открывается сценой, с которой бредящий Неллиган уже в самом конце своей жизни, хватаясь за голову вопит по-английски: My head is bursting! тогда как рядом с ним карлик с голым торсом, что есть силы лупит по сочащимся водой камням их темницы. В либретто Трамбле отец настаивает, чтобы поэт говорил по-английски, что и сводит Неллигана с ума.
Неллиган настоящий поэт, в тысячи раз лучше любого рифмоплёта англо-викторианской Канады. Он создал строфы столь проникнутые ассонансами французского языка, что вся их французская квинтэссенция улетучивается в переводах. Однако, как без улыбки воспринимать его юношескую любовь ко всему французскому из Франции с упоминаниями то могилы Бодлера, то полотен Ватто. Неллиган никогда по-настоящему не знал Европы, в Монреале той поры трудно было найти опиум или гашиш (курили трубку и пили скоч). По словам его современника Луи Дантэна, Неллиган так и не стал полноправным членом богемы. Его страстность и дикость были усвоенными, слишком конвенциональными и проистекали от того, что он читал и чему подражал. Всё сводилось к всклокоченным кудрям, мятому рединготу и чернильным пятнам на пальцах. К счастью, миф Неллигана теперь настолько несокрушим, что никто не воспримет уже мысль о том, что был он всего лишь подростком-позёром.
No comments:
Post a Comment